===> Коридоры Университета
  Проносящиеся пейзажи за окном, романтично стучащий по стеклам дождь, выписывающий свои не блещущие разнообразием узоры. Теплый, невероятно теплый вечер, пьянящий так, как неспособен опьянить ни один напиток - мягко, выборочно. Как если бы смешали в одном стакане глинтвейн, горячий шоколад и присыпали наркотиком для полного эффекта "улета" - и все это без малейшего вреда для организма. Именно так сейчас себя ощущал Цезарь - словно под действием целой кучи всякой дряни для повышения настроения. Вот ведь удивительно, на самом деле, люди способны испытывать все это без химических вмешательств. Эйфорию в чистом виде. Правда, привыкание, пожалуй, она вызывает практически такое же, только вот по ее отсутствии ломает уже не тело, как при потреблении синтетических препаратов, а душу... Впрочем, зачем сейчас о плохом, когда ни одна дурная мысль не рискнула бы постучаться в голову молодого человека?
   Он нежно прижимал к себе девушку и даже не спрашивал, куда они едут. Потому что ему было все равно на самом деле - хоть на Аляску, хоть на Луну... Можно было вообще даже бесконечно долго кататься в машине по ревущему осенним дождем городу, дышать поцелуями и насыщать тело и душу человеком рядом с собой. Хотя... нет, все же хотелось ,конечно же, добраться до места поспокойнее - ну вы ведь понимаете, да? Эйвери не был озабоченным козлом, который только и ждал момента, но это ведь так естественно - желать уединения с девушкой, которая делает тебя счастливым, дарит ощущение невесомости и много-много других, смешных и нереальных чувств... Так задумала сама природа. Впрочем, было бы ложью сказать, что он сейчас спал и видел их в интимной обстановке, и никак иначе. Так что остановимся на том, что он просто хотел провести эту ночь рядом с Алекс. Встретить с ней завтрашний рассвет, до вечера не отпускать её руку из своей - не из боязни, что она ускользнет, просто так НАДО, так правильно. И следующая ночь тоже будет их. Общей. И многие-многие другие. Это было смешно и глупо, наверное, так думать, и даже в некотором роде наивно, но Цезарь так думал и не стеснялся своих мыслей, как и не стеснялся чувствовать себя по яркости испытываемых эмоций едва ли не пятнадцатилетним мальчишкой.
- К тебе домой? - осведомился Цезарь, в размытых образах за стеклом в подтеках от каплей дождя узнавая знакомый дом Палмеров. Ему приходилось здесь бывать довольно часто - ведь не стоит забывать, что Оливия была его лучшей подругой. Что ж, теперь это здание стало ему вдвойне родным.
    Молодой человек резво выскочил из автомобиля и замер, запрокинув голову. Эйвери всегда испытывал странное удовольствие от процесса намокания под дождем и последующего отогревание под камином ли или просто под пледом с чашкой горячего шоколада. А сейчас он испытывал удовольствие в разы большее. Исключительно от всего. От того, что дышал воздухом рядом с ней. От того, что жил в принципе, что давало ему возможность быть влюбленным в Алекс. От того, что его сердце билось в учащенном ритме, разнося по телу одурманенную чувствами кровь. Нельзя. Невозможно испытывать СТОЛЬКО удовольствия от жизни.

Было так много вещей, которые Цезарю хотелось сделать вместе с нею. И поцелуи под дождем были одной из таких вещей. Пожалуй, можно твердо заявить, что общие желания и мечты двух людей - это уже есть определенный фундамент в их отношениях, это о многом говорит и, будем оптимистами, это делает пару гармоничной. И по всему было видно, что этот поцелуй - для многих,возможно "неудобный", всвязи с тем, в какой атмосфере он происходил, доставлял удовольствие обоим участникам сего увлекательнейшего процесса. Цезарю даже не хотелось отрываться от Алекс, чтобы вдохнуть в грудь побольше воздуха, чтобы убрать со лба прилипшие пряди волос, или, в конце-концов, заняться такой ерундой, как перемещение под навес...
   Цезарь любил дождь, а соответственно, было столько всего, что он хотел бы сделать в такую погоду. Вместе с ней. Гулять по лужам. Танцевать под дождем.  Купаться в море. Сидеть на крыше и ловить капли ртом... Но это все потом. На это хватит времени. У них впереди его много - Эйвери в это верил и знал, что каждое из его желаний, даже самое маленькое и незначительное, сбудется рядом с нею и вместе с нею.
  - Куда угодно, - теперь можно оторваться от её губ. Потому что ему уже удалось убедить свое тело в том, что оно теперь будет всегда и в достаточном количестве получать свой допинг и не будет больше ощущать болезненную нехватку ЕЁ.
  Эйвери развернул Алекс спиной к себе, обнял её за талию, и неловкими, неуклюжими шагами принялся укладывать их путь к дому. Должно быть, они смотрелись смешно - практически прилипшие друг ко другу, воспринявшие буквально то, что цитируют на свадьбах священники о том, что "двое станут одной плотью", вышагивающие нелепыми шагами  к двери...
   Теплый, уютный дом Палмер - удивительно, здесь Цезарю всегда было лучше, чем там, у себя дома. Как-будто он всегда подсознательно ощущал, что этот дом имеет в себе энергетику еще одного человечка, которому суждено сыграть важную роль в его жизни.
- Показывай, что я еще не видел, - с готовностью и не отпуская ни на мгновение со своего лица счастливой улыбки (она, кажется, приклеелась намертво), проговорил Эйвери, когда они с Алекс оказались в приветливой гостиной Палмеровского обиталища.
  Эйвери опасливо просканировал пространство, но никаких признаков движения не обнаружил,  однако все же предпочел убедиться:
  - Кто-нибудь есть дома? Просто я ужас как хочу стащить с нас мокрую одежду, ну и..понимаешь, будет не очень удобно, если я не сдержусь и сделаю это здесь, а мисс Палмер застукает, - Цезарь шкодливо хихикнул и повел бровями.
  К слову, от мысли о мокрой одежде, которой в перспективе предстояла разлука с владельцами, мурашки хором промаршировали по спине и грудной клетке Эйвери, но он предусмотрительно их угомонил и дал отбой. Пока что.

Каким бы огромным и захватывающим ни было чувство,  с какой бы силой и мощью не уносило в нереальность,  гормоны переиграют - такова проза жизни. Влюбленность перерастет в любовь (правда, в некоторых случаях, она переростает в равнодушние, но мы можем быть уверены - не в этом случае, наверняка), розовые очки сменятся на лупу, под которой влюбленные будут рассматривать друг друга и словно смотреть совершенно другими глазами. И это - то, что сейчас происходило, уже не повторится. Это свойственно только самому началу отношений. Эти замирания сердца, этот сжимающийся комок где-то в области желудка, это ощущение, что все внутри просто сводит, а по позвонку ползет странное ощущение щекотки. Это не значит, что будет хуже. Каждый из этапов отношений по-своему прекрасен и восхитителен. Просто стоит всегда помнить об этом и наслаждаться - наслаждаться так, как наслаждались сейчас они, вкушая каждую секунду рядом друг с другом, как желанное лакомство, долгожданное и необыкновенное.
  - Что ж, я заинтригован, - с искренним любопытством мурлыкнул Цезарь, ловко подхватив предложенное полотенце.
  Он снял, а точнее было бы даже сказать, отодрал от себя мокрую рубашку, наспех обер грудь полотенцем и в два шага настиг Алекс:
- Ты же позволишь мне помочь тебе? -  Эйвери с неподдельной заботой вытер оголенное плечо Алексис и не замедлил следом высвободить и второе, спустив с него красную полоску ткани.
  Это получалось как-то само собой - то, что губы Цезаря в очередной, едва ли не миллионный раз за сегодняшний вечер, дотянулись к ее лицу. Он даже не задумывался над тем, что и как делать - за него решали его губы, его ладони, одна из которых поглаживала большим пальцем щеку Палмер, а вторая - продолжала заботливо обтирать девушку в то время, как его собственное тело, кажется, уже начинало обсыхать естественным способом. Сейчас так много вещей были бы кстати - совместная горячая ванная с горами пены и вином... или просто диван, плед и горячий шоколад, фоном гундосящий телевизор или ненавязчивые мелодии из плеера. Господи, как же много вещей, которые они еще не делали вместе! Чем они вообще занимались эти 12 дней?!
  Эйвери так хотелось сейчас говорить-говорить-говорить... Чувствам и ощущениям было настолько тесно внутри него, что они огромным выпирающим комом застыли в районе грудной клетки, создавая почти физическую необходимость облечь все это в словесные формы. Но Цезарь продолжал молча смотреть на нее - он не мог найти ни слова, они все казались такими избитыми и неподходящими для ИХ случая. Что ж, когда не хватает слов что-то выразить, когда простой человеческий язык оказывается слишком скупым и сухим, остается дать слово глазам - они умеют говорить красноречивее любых исторических словоблудов, сколько бы книг те не написали.

Интрига, интрига... Он, конечно же, жаждет знать о ней исключительно все,  любую мелочь ; для него имеет значения любая маловажная на первый взгляд деталЬ, которую она бы хотела открыть о себе. Но была велика вероятностЬ, что еще минута-другая в этой раскаленной чувствами атмосфере - и Цезарь уже не вспомнит не то, что об этом, а и о том, кто он и что он! Но настаивать Эйвери не стал - в конце-концов, вдруг это был всего лишь ненужный предлог для того, чтобы  заманить его? Смешно и глупо было так думатЬ, но вы же знаете этих влюбленных голубков...
  Она снова целует, беззастенчиво, требовательно, ненасытко. Алекс - словно какое-то сказочное существо опьяняющее доверчивого путника прикосновениями медоточивых уст.
   - Ненавижу одежду в принципе, - смеясь, вторит ей Цезарь, между делом не упуская шанса  миллиметр за миллиметром спускать вымокший ярко-красный наряд, пока он и вовсе не соскользнет вниз по бедрам, раскрывая перед Цезарем новые просторы для упражнения в ласках. Но на какую-то  секунду к Цезарю возвращается здрвомыслие и  он, трезво оценив ситуацию, решает, что даже в пустом доме гостиная - слишком "не то" место, чтобы продолжать этот почти бессодержательный с точки зрения слов, и полный смысла, если говорить о чувствах, диалог.
   Эйвери подхватил Алекс на руки, как нечто совсем невесомое, так, что ее ноги оказались обвитыми вокруг его бедер:
- Как насчет горячей ванной?  Совместной, - с хитрым прищуром интересуется молодой человек. - Но только после того, как ты покажешь мне свою комнату, - предупредил он, совершенно не боясь того, что его слова могут звучать с каким-то подтекстом. Он совершенно не стыдился и нисколько не скрывал того, что хочет. Он знал, что Лекси не сочтет его похотливым козлом, прежде всего стремящимся затащить понравившуюся юбку в постель - во-первых, он таким никогда не был, как и бабником в принципе; во-вторых, и она была далеко не "первой понравившейся". Эйвери был уверен,  что и она точно так хочет разделить эту ночь на двоих, закрепить их чувства физической печатью и получить подтверждение того, что они теперь принадлежать друг другу душой и телом.
    Так хотелось разом заключить её в объятия - всю ,чтобы ни один кусочек её тела не был вне его прикосновений. Но не получалось - физические законы явно были против таких нереальных желаний, поэтому Цезарю приходилось довольствоваться спешными движениями ладоней вдоль её бедер, талии, спины - быстрыми, уверенными, торопливыми - словно, он мог чего-то не успеть и что-то могло ускользнуть от его прикосновений.

Какая-то легкая неуверенность, какие-то едва-уловимые сомнения сквозняком пронеслись по лицу Алексис, по её жестам и действиям. Эйвери не придал этому большого значения - если это такая игра, то он охотно подыграет и поучаствует в ней, потому как он находил подобное достаточно волнительным. Если же она на самом деле где-то в чем-то испытывает неуверенность, то он сумеет сдержать себя в руках и дать ей время отдышаться и прийти в себя. Возможно, ей казалосЬ, что все происходит слишком быстро (ведь ощущение, что он знает её уже много-много веков подряд оставалось всего лишь ощущением, и Цезарь отдавал себе в этом отчет); он не знал, он не успел узнать, как у нее обстояли с этим дела до него, есть ли у нее какие-то границы дозволенного и временные рамки - и если таковые были, он не был намерен их рушить из собственной прихоти. Все должно исходить от них обоих. Только обоюдное желание - не иначе.
  Машинально начиная игру в "гляделки", в народе попросту именуемую "кто первый отведет взгляд", Эйвери, наступая на Алекс, проследовал за ней в комнату, где буквально тут же проиграл этот поединок.
  - Нет, я никогда здесь не был, - с любопытством сканируя пространство, ответил молодой человек. И хотя в темноте, нарушаемой только тусклым светом фонаря, сложно было рассмотреть интерьер и прочие детали, общее представление о месте, где обитала его возлюбленная, Цезарь теперь имел.
   После этого он вернул гипнотизирующий взгляд к лицу девушки и, нарочито медленно, словно крадучись, приблизился к ней, остановившись буквально в нескольких миллиметрах. После этого он завел руки ей за спину, ловко нащупал незамысловатую застежку от бюстгалтера, которая в повисшей тишине, тихонько цокнула и все так же медленно поцеловал Алекс в ключицу, пытаясь отследить каждое малейшее в ней изменение - чтобы понять, когда и с какой скоростью стоит двигаться дальше.
- Если я слишком тороплю события, ты только скажи, - он провел пальцем по бархату её кожи вниз от ключицы до груди и, словно слепой, который пытается определить на ощупь предмет, легонько сжал её. В висках пульсировало настойчивое "Скажи, скажи, скажи...Скажи "нет, все в порядке". - Я не буду торопиться и торопить тебя, обещаю. Мне просто кажется, что ты немного напряжена, - сколько слов. Зачем их так много? Достаточно всего лишь одного вопроса. - Чего ты хочешь, Лекси? - пожалуй, несколько несправедливо задавать такой вопрос, когда твоя рука продолжает сжимать её тело, делая путь к отсутплению на 99 процентов невозможным...

Он был готов услышать практически что-угодно - так ему казалось. Начиная от банального "я не готова", "мы слишком мало знакомы" и просто безпричинного "я не знаю, что со мной, но не могу". Но когда Алексис все же озвучила причину, которая на самом деле имела место быть, Цезарь оказался не так уж и готов. Возможно, потому, что в последние лет эдак двадцать человечество эволюционировало до таких моральных устоев, что пятнадцатилетняя девственница стала явлением очень маловероятным. И с каждым годом вероятность обнаружить из сотни хотя бы одну "нетронутую" становилась все меньше и меньше. Это было странно. Это было удивительно. Это было поразительно и... Нет, он этого не боялся, его это нисколько не смутило. Напротив, Цезарю это виделось очередным вкладом в их копилку "особенных вещей", из которых строились их отношения.
    Знаете, возможно, он в свое время пересмотрел слишком много старых черно-белых фильмов и перечитал классики, но ему всегда казалось, что есть в этом "что-то" - когда пара до свадьбы "ни-ни". Сам он, конечно же, никогда не был монахом и даже не задумывался над тем, спать или не спать, когда к тому располагала ситуация и была возможность и желание. Но представьте, каково это - всегда принадлежать ТОЛЬКО ОДНОМУ человеку, и знатЬ, что он принадлежит только тебе и никому другому.
   От удивления и некоторой растерянности, Цезарь даже машинально убрал руки, но после, сообразив, что это может быть понято Алексис как-то не так, вернул их, правда, уже ей на плечи. Теперь эти прикосновения были вдвойне особыми и значили для него еще больше, чем минуту назад.  Как-будто прикасаешься к чему-то святому, незапятнанному ничем.
- Я... даже не знаю, что сказать, - тихо рассмеялся Цезарь - рассмеялся не так, как смеются над шуткой, и уж точно без какого бы то ни было цинизма. И это был не нервный смех. Это был смех, которым смеются влюбленные, совершая милые глупости, целуя друг друга в нос, цепляя в виде бороды на подбородок пену... - Фантастика, - склонив голову и упираясь лбом в макушку Алексис, прошептал он.
    Это ничего не меняло и...кое-что все же меняло. То есть, это не сделало Алекс менее желанной - а даже напротив; это не стало причиной, почему стоило бы "перенести" мероприятие. Но теперь Цезарь чувствовал за собой определенную ответственность. И  очень-очень жаль, что он не узнал этого раньше, не успел подготовиться и сделать этот вечер особенным для Алекс не только потому, что они наконец сумели объясниться и воссоединиться друг с другом, но и потому, что он стал бы самым ярким и романтичным свиданием, какое только можно представить. Уж будущий режиссер над этим определенно потрудился бы на славу. Впрочем, ведь и в спонтанности всегда есть своя прелесть...
    Цезарь чувствовал себя едва ли не учителем, когда, наконец поборов некоторое замешательство, убрал с плечей Лекси волосы, снова провел ладонью вдоль её тела до самой талии и с особенной нежностью пообещал:
- Я сделаю все, чтобы ты запомнила эту ночь, как тот самый первый раз, о котором все могут только мечтать. Просто доверься мне. Ты же мне доверяешь? - может быть, у Алекс и не было потребности в этих словах, она ведь не была пятнадцатилетней девочкой, которую уламывают на первую неправильную связь, о которой она потом будет реветь в подушку. Возможно, она сама не испытывала таких волнений, какие виделись Цезарю. Но ему хотелось, чтобы она сейчас, ощущая всю новизну того, что с ней происходит, была спокойна и расслаблена так, словно это происходило в сотый раз.
   В очередной раз приблизившись к девушке и вынудив ее отойти еще на пару шагов назад, пока она не уперлась в кровать, Цезарь очень постарался, чтобы то, что произошло дальше выглядело точно так красиво, как иногда это показывают - и пусть было чертовски тяжело не потерять равновесие, он плавно, словно это была запись замедленного действия,  уложил Алекс на спину и сам, упершись локтями в мягкую поверхность, оказался нависшим над ней.

Что он мог сейчас думать и считать? Ну что? Разве мог он сказать "хорошо, давай сделаем это в другой раз" тогда, когда все тело так и  норовило взорваться прямо сейчас? Разве не  чувствовал бы он себя некомфортно ,неловко,  неуютно, зная, что отложил ТАКОЙ момент только из практически эгоистичного желания "быть на высоте"? Ведь разве лепестки  роз под ногами и запах ароматизированных свечей она будет помнить, если сделать красиво и "как надо"? И вообще, кто придумал, кто ввел в обиход этот самый дурацкий шаблон,  предписывающий первому разу какой-то особый антураж? Как надо - это когда в ее глазах читается полная готовность и доверие твоим действиям. Как надо - это когда она хочет этого и морально и физически. Как надо - это когда вы влюблены. Как надо - это когда в уединенном месте находит себе приют ваша вселенная. Вот как надо.
    Он был всего лишь человеком, и он не сумел остановиться. Да и незачем было. Глупо было и ненужно вовсе.
  - Все  ОЧЕНЬ правильно, - он даже на несколько секунд закрыл глаза, чтобы поблагодарить мысленно вселенную за то, что это происходит с ним. Одной рукой продолжая упираться в кроватЬ, Цезарь попытался освободить себя от пояса.
   Это не означало его спешку или торопливость, просто не хотелось, чтобы хоть что-то отделяло их друг от друга сейчас и вызвало бы раздражение потом, когда прийдет ЭТО САМОЕ время. Пояс вполне закономерно не поддавался, намекая на желательное содействие со стороны Алекс и Эйвери благоразумно оставил его в покое, давая возможность девушке, уловив эту маленькую подсказку, проявить инициативу. Между тем, губы его по прежнему нахоились в бесконечном взаимодействии с её - в послденее время это стало так же естественно, как дышать. Вы можете нырнуть под воду, задержать ненадолго дыхание, но наступает момент, когда нехватка кислорода становится критичной. Вот так происходило между ними. Он мог оторваться от её губ, чтобы что-то сказать, или просто того требовала ситуация, но рано или поздно он возвращался к ним. Точно так сейчас, Цезарь снова разлучил их губы, чтобы расписать печатями своих поцелуев её ключицы, плечи, грудь и живот. Чтобы написать кончиком языка на её бедрах "Ты восхитительна" и тутже стереть вымышленную надпись скользнувшей ладонью. А потом проложить маршрут до самых пальчиков ног и спешно вернуться к источникам его персонального кислоода в боязни задохнуться без неё.
  Еще совсем немного - и она будет готова сделать этот решающий шаг. Он увидит, что она забыла о том, что это впервые -  по её движениям; её тело само требовательно заявит о своих правах. А пока у него есть отличный шанс катализировать этот процесс - рассыпать многочисленных, словно песок морской, мурашек по её коже; пустить заряд тока по её мышцам, приводя их в небывалое напряжение и вдохнуть в неё столько страсти и желания, сколько одному волочить на себе сложно.

Снимать остатки одежды друг с друга - это тоже особое удовольствие. Словно некий своеобразный акт взаимозаботы, некий ритуал, который, в силу его привлекательности, не хочется нарушать. Алекс сделала это смело и без колебаний, и Цезарю было отрадно  замечать уверенность в её действиях - если бы у него и были какие-то сомнения насчет того, готова ли она здесь и сейчас, то на этом этапе у них уже не осталось бы шанса на существование. В ответ на это, или, скорее, чтобы сравнять их положения, Эйвери ловко поддел пальцем тонкую ткань её нижнего белья и потянул её вниз, ощущая, как очередная волна нетерпения и возбуждения накрывает его рассудок. Тяжело дышать, тяжело существовать, не сжимая её в своих объятиях; изнывать от безумной, совершенно безумной тяги, но не торопиться. Он помнит о том, как важно быть сейчас особенно нежным - ведь и без того природа устроила все чудовищно несправедливо, снабдив такой важный момент в жизни каждой девушки определенным дискомфортом и неприятными ощущениями в противовес тому, какой эйфорией это сопровождается у мужчин.
    У Эйвери было такое чувство, будто у него на поводке огромный английский мастиф, который очень жаждет вырываться и стремглав пронестись за убегающей вдаль гоночной тачкой. Он держал себя на поводке, одергивая раз за разом и не уставая напоминать себе, что все происходящее - только для неё. О себе неважно и ненужно помнить сейчас, это все само приложится.
   Вдох-выдох. Кажется, уже достаточно было времени на подготовку. Возможно, она уже ждёт этого, да и тянуть больше просто нет сил и мочи. Эйвери сглатывает и, пытаясь пойматЬ, уловить ритм ее дыхания, смотрит прямо в глаза Алексис. Улыбается. Слабо, едва-заметно. Глубокий вдох, легкое сопротивление, поддразнивающее отступление - ненадолго, словно предупреждая Алекс, что, возможно, сейчас будет больно. Цезарь изо всех сил, со всех сторон пытается осыпать её приятными ощущениями, чтобы на фоне их она не ощущала ничего неприятного. Его руки ни секунды не стоят на месте.
   Внезапно? Ожидаемо.
  Вот и всё, Алекс. МОЯ Алекс. Только моя и навсегда моя.
  Это было очень волнительно... И хорошо, что  ему не удалось заранее распланировать этот вечер, потому что чем дольше он готовился бы к этому шагу, тем больше бы заморачивался на этот счет.
  Как она? Что она сейчас чувствует? Открыть глаза, перестать морщить лоб от напряжения, приостановиться, замедлить движения и посмотреть ей в глаза.
Расскажи прямо сейчас. КАК?
  Цезарю было возмутительно хорошо, предательски хорошо и он с трудом сдерживал хрипы при каждом выдохе и вдохе. Это было так...странно? Нет, естественно. Всякая паника и волнения отступили на второй план. Все хорошо. Не может быть иначе. Он понял, что было главным для успеха операции - чувства. Если они есть, все остальное приложится.
  Глупо, наверное, было думать о таком, но ему на самом деле хотелось, чтобы когда-нибудь, возможно, не сегодня, не сейчас, она рассказала ему все - от и до, что чувствовала в тот момент, о чем думала. Так, как рассказывала бы это лучшей подруге по большому секрету.

Цезарь даже стал забывать, что это было впервые - впервые для неё и впервые у них. Всё происходило так естественно, словно это была давно и тщательно прорепетированная постановка, каждый вздох, жест, движение и стук сердца - все синхронно и абсолютно слаженно. Будто это вовсе один человек в двух разных телах.
   Он упивался её дыханием и тем, как пластично выгибалось её тело, целовал её шею, когда Алекс запрокидывала голову - проводил кончиком языка от ключиц до подбородка. Порог некоторого ...смущения? Нет, неуверенностИ? Тоже нет... Скажем образно - "знакомства" их тел остался позади и теперь Цезарь чувствовал полную свободу действий. Он делал все, чего ему так хотелось, не опасаясь, что это будет "слишком", что это может создать какой-то неуют для Алекс. Если подобное происходит не в свой час, оно смело классифицируется, как бесстыдство и распущенность. Если вовремя - то это естественность и природа.
    Знаете, ведь в этом деле, как в любом творческом процессе, не обойтись без "вдохновения". Если же его нет, это становится просто сексом, половым актом и еще кучей сухих биологических определений, никак не связанных с теми сильными ощущениями - и моральными и физическими, которые испытывают люди, занимаясь любовью. У них было вдохновение - определенно. А иначе разве было бы возможно так самозабвенно выбрасывать из себя энергию, чтобы освободить внутренности для ЭТОГО.
   Цезарю казалось, что он мог бы продолжать это вечно - даже когда шкала удовольствия приближалась к отметке "до невозможности" и "невыносимо хорошо". Почему так мало этих секунд? Возможно, потому, что, будь их больше, можно было бы умереть от силы ощущений...
   Сейчас, когда он уже ясно видел неотвратимость приближающегося конца, Цезарь вруг в очередной раз подумал о несправедливости, если хорошо будет только ему одному. Как же ему хотелось разделить это на двоих! В одну секунду, в одно мгновение застыть с ней в незримой пляске экстаза. Это придало ему сил продержаться еще немного, предпринять спонтанные попытки для того, чтобы и Алекс почувствовала ЭТО. И пусть стандартным способом в первый раз этого добиться практически невозможно, Цезарь решил попробовать. В конце-концов, воздействием на эрогенные зоны можно добиться того же результата, только при больших усилиях. Что ж, самое время их приложить. Забыть о себе и о том, как хочется ускорить темп, чтобы быстро и стремительно помчаться по реке наслаждения. Для  неё. Сегодня всё только для неё. Эйвери ловко и методично находил те самые участки тела, воздействие на которые вызывало видимую реакцию у Лекси. И кажется, он был близок к желаемому результату.
  - Моя... восхитительная... необыкновенная, - слова вырвались сами, абсолютно неконтролируемо, обойдя мозг и проложив прямой маршрут от сердца ко рту.
  Нужно, обязательно нужно еще немного сдержать себя. Всё получится - Эйвери был в этом уверен. Он не хотел возноситься до небес экстаза без неё, не хотел быть там один. Они ведь теперь - одно целое, верно?