Golden Gate |
|
||||||||
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Golden Gate » Архив игровых тем » Drive me
1. Название воспоминания/события
Drive me
2. Действующие лица
Sebastien vs Estelle
3. Дата/примерная дата и время
Вашингтон, 22-23 января 2012 года
4. Краткое описание.
У каждого были свои причины оказаться в пределах медицинского центра в Вашингтоне, но редко что в этой жизни происходит совершенно случайно...
Отредактировано Sebastien Rosier (2012-09-07 17:00:46)
http://f1.s.qip.ru/PGd9apNh.jpg
http://f2.s.qip.ru/PGd9apNg.jpg
- Идешь гулять? Там всех собирают на вечернюю прогулку.
Моя соседка по комнате сегодня была чересчур живой, живее, чем обычно. Не знаю, зависело ли это от каких-либо метеомагнитных условий, или же от степени ее привыкания к моему нахождению в одной с ней палате, но определенно она мне нравилось больше тогда, когда сидела на кровати, обхватив свои колени руками, и монотонно покачиваясь из стороны в сторону. Нет, безусловно, тогда я переживала за нее, и где-то в глубине души надеялась, что в таком каменном состоянии она не пробудет остаток своих дней, но теперь - теперь мне хотелось замотать ее в одеяло и связать в тридцать три морских узла, чтобы только она не докучала мне. Это у нее получалось отменно! Весь день вилась возле меня, как пчелка возле сладкого, таскалась за мной, как хвостик, и не давала шагу ступить спокойно. Не знаю, может быть, оно и к лучшему, но я пока не была готова заводить здесь друзей. Потому что не хотелось верить в то, что я - не такая, как они. И что долго я здесь не пробуду, а значит - каков смысл обзаводиться какими-либо связями, которые так или иначе ведут к моральной привязке? Накрывшись одеялом с головой, я понадеялась, что это поможет мне, как в детстве. Помните? Мы все прятались от страшилок, затаившихся под кроватью, зарываясь в одеяло. Но Линда - Линда была настоящей, материальной, и вовсе не пряталась под кроватью.
А значит, не отстанет. Она уже натягивала свитер поверх остальных двух кофт, когда я с тяжелым вздохом выбралась из своего укрытия. На самом деле, я ни за что ни про что злилась на бедную девчушку, ей просто хотелось чувствовать чье-то тепло и быть чуть менее одинокой в этой месте - в принципе, этого хотелось всем, и даже мне, но пока я не была к этому готова и не верила, что мне может кто-то дать это тепло - но мне же она лишь напоминала о том, где я нахожусь, и о том, среди кого я нахожусь. На самом деле, здесь от реабилитационного центра - лишь одно название. Вот например Линда, она пыталась покончить жизнь самоубийством. А все мы знаем, куда отправляют суицидников, поэтому я рассматривала эти стены не иначе, как стены психиатрической лечебницы. Остальные же тщательно убеждали себя в обратном, и высасывали из названия заведения - РеаЦентр - все соки, только чтобы умаслить свое внутреннее "я" и не считать себя сумашедшим. Я напротив - я упивалась этой мыслью, представляете? Наверное, во мне говорил максимализм, но каждый день я все глубже прожирала себя, говоря, что родители упекли меня в эту больницу, потому что посчитали, что у меня съехала крыша.
А они радуются, как дети. Всему хорошему, что происходит с ними: урокам музыки и лепки, которые здесь считаются своего рода терапией, завтраку-обеду-ужину, и таким вот прогулкам, которые мы совершаем два раза в день. И закатывают истерики, как те же дети, если их что-то не устраивает: например, назначают новое лекарство, что обычно служит знаком того, что болезнь стоит на месте, или же не пускают родных,перекинуться хотя бы парой слов. Они дети, чистой воды. Деградация, или внезапно приобретенное умение радоваться каждой мелочи? Угадайте, какой вариант каждый раз подсознательно выбирала я. И сейчас тоже, наблюдая за тем, как они, с радостными физиономиями, а кто-то даже и с визгом восторга, ринулись в рассыпную по уже миллион раз утоптанной площадке. Кто-то бросился играть в мяч, кто-то начал носиться по полю, играя в салки, кто-то обособленно занял место на лавочке и теперь наблюдал за происходящем, отбивая пальцами правой руки ритм известной только ему мелодии на своей коленки, и даже Линда, моя рыба-прилипала, наконец отцепилась от меня, найдя себе компанию по-лучше, в лице парнишки по имени Патрик. Я расположилась на самой дальней скамейке. Остальные ее, почему-то, обычно избегали, быть может потому, что она стоит малость перекошено, а может потому что все остальные предпочитают держаться ближе друг к другу.
Сквозь темные очки, которые мне разрешали носить потому, что я предоставила справку о травме, перенесенную в ноябре в связи с которой мне теперь был противопоказан яркий свет (на самом деле, глаза уже спокойно на него реагировали, но я делала вид, что свет причиняет мне дискомфорт, и мне верили... или скорее просто не могли доказать обратное), мне было удобно смотреть на них. Не без ухмылки - о каком тепле может идти речь? Посмотрите на них, они же даже не замечают друг друга. Вроде бы, вместе проводят время, но каждый - обособленно, каждый старается перетянуть одеяло на себя. А что касается меня, так я вообще выпала из поля их зрения, а они даже и не заметили. Ужасное место, где все, вроде бы, держаться друг друга, чтобы не чувствовать себя одиноким в своей беде - но тем не менее ,каждый здесь одинок в принципе.
Напряглась и насторожилась я только тогда, когда заметила фигуру дежурной медицинской сестры, приближающуюся ко мне. Миниатюрная светловолосая девчушка, с большими зелеными глазами, полными раздражающего сочувствия и доброты, со сказочным именем Вэнди. Недавно закончила медицинский колледж, она выбрала первым место работы это место, что было глубокой ошибкой, учитывая ее мягкосердечность. Ко мне, например, за то время что я уже здесь, она прониклась глубоким доверием, вела себя со мной так просто и непринужденно, словно мы с ней столетние подруги. И, честно, я даже не думала этим пользоваться в корыстных целях, я просто радовалось, что она есть - с ней действительно комфортно, она, пожалуй, идеал медицинского работника, строго как написано в книжке, в теме про "десять "да" терапевтического общения".
- Здравствуй, Эстель.
Она села рядом со мной, а я ответила ей небольшим кивком головой. Даже несмотря на всю ее располагающую к ней атмосферу, я не была особо разговорчивой. Обычно ограничивалась односложными ответами, скудными на какое-либо проявление эмоций. Скудными даже на намеки на них.
Вэнди теребила них своего халата и закусывала губу - я смотрела на нее украдкой. Она явно что-то хотела сказать, но сомневалась, мешкалась. Дабы не показаться совсем уж безразличной, я повернула корпус в ее сторону, и теперь, склоня голову на бок, смотрела ей прямо в глаза.
- Ты тут как птица в клетке. - Наконец заговорила она, а я напряглась всем телом, настораживаясь и пытаясь предугадать, к чему она клонит. - Я же вижу, что эти прогулку не приносят тебе никакого удовольствия, хотя рассчитаны именно на это, на поднятие духа. - Я ухмыльнулась. Поднятие духа? Здесь? Милая, ты о чем вообще. - Поэтому я решила... Только это строго секретно, иначе у меня будут большие проблемы! Сходи, погуляй за ворота. Не долго, ты знаешь, через сколько нужно вернуться. Только осторожно, чтобы никто не заметил, что ты выходишь за территорию.
Хлопнув меня по плечу, Вэнди удалилась, чтобы не привлекать на меня много внимания - многие заозирались, видя, что она что-то говорит мне. Посидев еще с пару минут спокойно, я соскользнула со своего места, и украдкой направилась в указанном медсестрой направлении - к воротам.
Никто и ничто не заставит меня чувствовать себя виноватым в том, в чем я на самом деле не виноват. И то, что я считал своим неизменным, святым долгом исправно посещать медицинский центр в Вашингтоне, тратя свое время и силы на перелёты, отвлекаясь от книги, о которой мне с завидной настырностью и постоянством напоминал издатель, не было попыткой искупить свои грехи и утихомирить скорбящую совесть. Просто это было правильно и естественно - справляться о здоровьи человека, с которым я, как-никак, провел бок-о-бок целых десять лет. Называйте это привычкой, механической привязанностью, чем-угодно - это не так уж и важно. Я просто делал то, что считал нужным и что подсказывало мне внутреннее "я", абсолютно не считаясь с тем, как это будет выглядеть со стороны. Нора, кстати, так и считала - что я хожу к ней из чувства вины. Зря. Если бы не это, мы бы могли здорово поладить и сделать часы моих посещений, несколько "приглушенные" гнетом больничных видов, яркими и радостными. Она сама не понимала, что делает хуже самой себе собственными негативными чувствами. А я что? А я ничего. Я в порядке. Делаю свое дело, живу своей жизнью и никого не трогаю. И даже совесть не трепещется.
Сегодня, после очередных пятнадцати минут молчания Норы и моих безуспешных попыток наладить контакт, я махнул рукой на это все раньше прежнего (до сегодняшнего дня меня хватало минут на сорок - иногда на час). Не желая травить свое настроение бесконечным пессимизмом и упадочным настроением, которое молчаливыми флюидами сыпалось на мою ауру и противно прилипало, как перья к мокрому телу, я покинул медицинский центр и, в кои-то века еще не определившись, куда мне направиться - в отель ли, чтобы продолжить писать книгу, или куда-нибудь перекусить-развлечься-отдохнуть, определил свое тело на скамейку у дороги, ведущей к лечебнице для депрессивных. Арендованная машина (ненавижу арендованные машины, ненавижу машины в принципе, предпочитая им байки, но вашингтонская зима, увы, вынуждала, ибо такси и общественный транспорт я не любил еще больше) сиротливо почивала здесь же, неподалеку - буквально в нескольких метрах, а я нежился в тени огромного дерева, хотя, пожалуй, воздействие солнца было бы сейчас, когда отовсюду серебрился снег, куда предпочтительнее. А возможно, это была просто привычка - проводить определенное число минут здесь и я добросовестно исполнял долг перед своими биологическими часами, не нарушая гармонию внезапными обстоятельствами.
Отсюда, с этого нехитрого наблюдательного пункта, мне было видно, как за воротами реабилитационного центра прогуливается в этот специально отведенный час немало людей - многие из них выглядели вполне здоровыми и ничто не выдавало в них пациентов лечебницы, хотя логично, что хоть кто-то из них таковым являлся. И это все наводило меня на мысли, как много нездоровых душевно людей, вероятно, разгуливают по улицам Вашингтона-Чикаго-Нью-Йорка-Сан-Франциско; выглядят вполне естественно и нормально, и даже наверняка не догадываются, что отчаянно нуждаются в помощи специалистов, если, конечно, она существует реально, а не является неким подобием лохнесского чудовища, о котором много говорят и пишут, но которого никто на самом деле не видел. Или не может доказать, что видел на самом деле.
Так ни к чему и не прийдя, я неторопливо, праздно прошагал к ярко-желтому Chevrolet Camaro и, упершись локтями в его верх, спрятал голову между ладонями. Я понемногу склонялся ниже и ниже, пока мои ладони не прогладили коротко стриженную макушку и вовсе не сомкнулись сзади на шее. Сегодня я улечу с Сан-Франциско, здесь мне делать больше нечего. Узнаю расписание рейсов, закажу билеты, подхвачу ноутбук и маленькую дорожную сумку, пообедаю - и аривидерчи, снежный Вашингтон! Вижу, мое присутствие здесь больше не является не то, что необходимым, а даже сколь-нибудь желанным.
- Стелла!
Взволнованный высокий женский голос раздался за моей спиной, где-то совсем рядом, шагах буквально в пяти от меня, заставляя мои ладошки, которыми я обхватывала саму себя за плечи, сжаться в кулачки и вцепиться в ткань теплой кофты. Мне резало слух это ужасное имя, отдаленно напоминающее Эстель, но видимо воспринимающееся как одно и тоже. У моей бабушки Онор, которая теперь живет в Австралии, была привычка звать меня Стеллой, когда я была совсем ребенком, вызывая тем самым в маленькой мне огромную бурю негодования, что в итоге привела к тому, что когда мне было около семи лет, я просто напросто высказала бабушке на сколько мне это не нравится, и попросила ее больше так ко мне не обращаться. Она тогда здорово обиделась на меня, потому что я не совсем правильно подобрала интонацию и задела ее теплые чувства ко мне, которые она выражала именно так, обращаясь ко мне как больше никто другой, но довольно быстро отошла, и все наладилось. Это послужило тогда мне уроком, на сколько огромную роль играет тон, в котором ты обращаешься к человеку, и на сколько важно следить за тем, с кем и как ты разговариваешь, кому и как отвечаешь. Поэтому теперь я искренне верила в то, что спокойное разъяснение обстоятельств, что я терпеть ненавижу имя Стелла, поможет придти к консенсусу и довольно доступно даст понять, что не следует меня на называть и в этом случаи. Но нет. Линда была твердолобой девчушкой, и настырно гнула свою линию. Однажды, на третий день своего пребывания здесь и на третий день нарастающего внутри негодования, я посоветовала своей соседке по палате обратиться за помощью местного логопеда, чтобы тот научил ее выговаривать имя Эстель, и она обиделась даже на меня. К несчастью, не на долго - кажется, на три часа, или около того, а затем снова взялась за старое.
Стиснув зубы, я остановилась. Моя миссия остаться незамеченной была провалена, поэтому теперь как минимум мне нужно было отделаться от образовавшегося у меня хвоста в лице Волакис. Нехотя я повернулась к ней лицом. Знаю, что ей причиняет дискомфорт, если она не может смотреть в глаза собеседнику, пока ведет с ним разговор, и именно поэтому не стала снимать темные очки. Но, уверена, даже сквозь тонированные стеклышки можно было почувствовать, что глаза мои испепеляют ее взглядом, в надежде поскорее узнать цель ее очередного донимая меня, и еще как можно скорее - от нее отделаться. - Меня зовут Эстель, за неделю ты могла уже это запомнить. - Процедила я сквозь зубы не самой приятной интонацией из всех тех, что были у меня в арсенале, и быстро добавила, не сбавляя оборотов - Чего тебе?
Девчушка мялась и переменилась с ноги на ногу, бегала по мне глазами, то поднимая взгляд на мое лицо, в надежде встретиться с мои собственным, то опуская его вниз, а затем снова поднимая. Наверное, я плохо веду себя - подумалось на мгновение. Но с прибытием сюда, у многих - да почти у всех - меняется мировоззрение, взгляды, а потому меняется и поведение. Кто-то начинает видеть все в более ярком свете - в редких случаях, и скорее, это является признаками истерики, чем действительного резкого улучшения настроения; кто-то напротив, в более мрачном - в большинстве случаев, многих снедает черная зависть за то, что остальным якобы лучше, чем ему самому, и потому, что многие считают этот центр своим конечным пунктом; а кто-то начинает смотреть на мир через похуистическую, простите мой французский, призму. Я, к счастью или к радости ли, пока что относилась к последним. Быть может, это был психологический эффект, мои попытки закрыться в кокон, таким образом пытаясь защититься саму себя от внешнего мира, или же действие препаратов, которыми меня пичкали, в надежде убить сидящую внутри боль. А быть может и то и другое вместе, с примесью эгоизма - пусть все мое останется при мне. Поэтому меня не особо заботило, что у этих людей тоже есть чувства, и что я должна как-то подбирать слова и заботиться о том, как они на меня отреагируют.
- Я увидела что ты куда-то идешь, и мне стыло любопытно, ты обычно всегда сидишь на этой лавке и никогда не покидаешь ее. Куда ты идешь? можно с тобой? - наконец выдала Линда на одной дыхании, уставившись на меня своими огромными серыми глазами. Взгляд ребенка, ей-богу. Не знаю, выглядела ли она так всегда, или же болезнь погрызла ее изнутри, но в свои двадцать один выглядела она дай бог на семнадцать-восемнадцать. И что-то внутри у меня даже сжалось, прежде чем я выдала свое уверенное нет.
- Я иду за ворота, мне разрешили там прогуляться, и нет, тебе со мной нельзя.
Резко развернувшись, я зашагала от нее прочь. Кожей чувствовала, как она, словно истукан, застыла у меня за спиной, и не посмела сделать и шагу, чтобы меня догнать. Не могу сказать, что я видела ее насквозь, но знаю наверняка, что Линда не из тех, кто попытается совершить побег отсюда, кто даже хотя бы просто задумывается об этом. Она - не местная. Там, за ограждением, огромный город, ей не знакомый, и ей абсолютно некуда идти, ведь вся ее семья погибла в автокатастрофе, а она осталась совсем одна. Она боится той жизни, к которой мы все привыкли, но которая теперь, казалось, отделена от нас огромной непреодолимой пропастью.
Многие из них отдали бы все, что у них есть, за то, чтобы оказаться там, по ту сторону. Мне же было абсолютно наплевать. Ни одна жилка на моем лице не дрогнула, подавая признаки малейшего счастья что я хоть немного но могу побыть на свободе, когда я, вытащив правую руку из кармана брюк, надавила на дверцу, и распахнув ее, юркнула наружу, оказавшись по другую сторону баррикады.
Прикрыв глаза, я вдохнула полной грудью. Хотелось бы сказать, что и воздух здесь другой, и деревья выше, и трава зеленее, и вообще просторнее, чему душа радуется, но - не хочу врать, ни самой себе, ни кому-бы то ни было еще. Здесь абсолютно ничего не изменилось в сравнении с тем, что было шагов десять назад. Ну да, другой мир. Тот, который теперь нам кажется недосягаемым и заоблачным. Ну да, вроде бы свобода. Но мне от этого - ни горячо, ни холодно, через полчаса я буду вынуждена вернуться обратно, в четыре стены, которые будут мне домом на еще неопределенный срок. Поэтому я не придаю этому значения, как сделали бы, возможно, многие другие, из тех кто остались там, на площадке. Про таких как мы говорят, что мы прерванные. Вырванные их нормальной жизни, как страница из книги. И, то есть вокруг - это не моя жизнь. Моя теперь будет помечена печатью, потому что даже вырванный клочок бумаги нельзя вклеить в книгу так, чтобы не осталось шва.
Единственное отличие - здесь было прохладно. Там, на площадке, нет такого открытого ветра, а здесь мне приходит растирать саму себя, в попытках не замерзнуть. Не знаю, сколько я простояла на месте, словно потерянный котенок, но теперь направилась вперед, вниз по широкой дороге, нужно двигаться, чтобы не отморозить пальцы на ногах. Вот только, куда идти? Вперед-назад, и снова по той же траектории?
Но направление появилось, когда я заметила чуть поодаль от себя, стоящую на обочине машину, рядом с которой терся мужчина. Ты. Терять мне нечего - поэтому я направилась к тебе. Не знаю зачем, но иначе - куда еще? Шла я медленно, словно боялась к нему приблизиться, но на самом деле просто давала себе возможность разглядеть его, а уж что касается страха, мне кажется, в какой-то степени теперь я была даже бесстрашной. Потому что - терять мне нечего, все что могла уже потеряла.
- Хэй. Подойдя чуть ближе, я наконец окликнула тебя. Твоя красавица? Я кивнула на машину, но ответ был очевиден, разумеется. Не знаю, в какой момент мне пришла эта идея, но не дожидаясь ровно никакой твоей реакции, я продолжила, глядя на тебя в упор, и выдыхая горячий воздух из легких на покрасневшие ладошки, что держала возле губ. - Можешь прокатить по местности? Пожалуйста.
Нет, я ни на что не рассчитывала. Не пыталась анализировать и предугадать твой ответ. Просто стояла рядышком, потихоньку замерзая, и ожидая твоей реакции, чтобы либо прыгнуть в салон авто, либо развернуться и пойти обратно. Ты - моя единственная компания, и если тебе не понравится эта роль, то что мне еще здесь делать?
Я как-то пропустил тот момент, когда ко мне приблизилось человеческое существо - видимо, в такой позе - с низко наклоненной головой и повисшим на затылке замочком из сплетения пальцев, я провел по меньшей мере минут пять, потому что шея моя противно затекла и даже в ногах ощущалось легкое покалывание, как если бы я не двигался достаточно долго. Я медленно поднял сначала глаза - для этого пришлось вскинуть и брови домиком, избороздив лоб горизонтальными полосочками, а после и вовсе выпрямился, уперся ладонями во все тот же желтый, слегка припорошенный снегом верх Шевроле и воззрился на незнакомку. При этом я не сразу сообразил, что от меня ожидается какой-то ответ, поэтому секунд тридцать так точно с видом глухонемого шизофреника просто созерцал в одном направлении, изучал её лицо и машинально, по привычке, выстраивал в своем мозгу цепочку ярких епитетов, которые применил бы, если бы писал о ней книгу.
Девушка была, безусловно, молода. На ней не было ни грамма косметики, но от природы она была достаточно красива, чтобы иметь право порой пренебрегать этими изысками современных женщин. У неё, насколько я сумел дотянуться пристальным взглядом, были голубые глаза - такие чистые и ясные, как горное озеро, в котором отражается небо, аккуратные, точеные черты и... на этой лирической ноте я вдруг спохватился, оттолкнулся ладонями от поверхности машины, тряхнул головой и растянул губы в короткой извиняющейся улыбке:
- Вообще-то не моя, арендованная. Но ездит не хуже моей собственной, - для пущей убедительности я похлопал ладонью по машине и, задумайся я еще хоть на секунду, ей-Богу, предпринял бы попытку потрепать за воображаемую гриву. Но я очень кстати покинул мир собственных мыслей и сейчас уже всецело принадлежал реальности. В данном конкретном городе - несколько враждебной ко мне реальности. Впрочем, глядя на эту миловидную шатенку, я уже не считал Вашингтон таким неприветливым. - Садись, - приглашающим жестом я распахнул дверцу авто, возле которой как раз и находился, а сам поспешно обогнул транспортное средство, чтобы занять водительское место. Только сейчас я заметил, что немного прозяб, пока выстаивал здесь свою воображаемую солдатскую смену недвижимым изваянием.
Я как-то даже не стал задумываться о том, откуда появилось это юное создание - особенно, учитывая то, что рядом высился суровым великаном многоэтажный реабилитационный центр. Я был из тех людей, которые в 98 случаях из ста говорят "да", как в том фильме с бессмертным комиком Керри. И сейчас я охотно отвечал согласием на такое простое, но в то же время не вполне обычное предложение-просьбу.
- Замерзла? - участливо поинтересовался я, боковым зрением продолжая периодически изучать черты лица незнакомки и пока что не предпринимая попыток к тому, чтобы перевести ее в группу "знакомок". Такие ситуации иногда хороши именно тем, что оставляют за собой некоторый шлейф недосказанности и как знать, возможно, это именно тот случай, когда приятно будет вспомнить внезапный эпизод и даже не знать, как звали то случайное видение, которое на крохотный временной отрезок побыло твоим спутником. Я не пикапер, чтобы сразу систематизировать свои знакомства и через несколько минут обзаводиться очередным ненужным номером телефона. - Скажешь мне, когда нужно будет свернуть назад, окей? - мне не требовалось никаких особых пояснений, зачем и отчего этой славной девочке вдруг вздумалось покататься - я и сам частенько находил какое-то особенное, спокойное и достаточно банальное, но все же удовольствие в прогулках на колесах, проглатывая километр за километром и будто бы оставляя позади себя все, что могло бы угнетать. Если бы, конечно, было что-то, что могло меня угнетать. Иногда мне начинало казаться, что это какой-то генетический сдвиг - моя фактическая неспособность чем-либо угнетаться, так что знаешь, о прекрасная незнакомка... все мы немного "того". Каждый в своем роде и в своей степени запущенности.
Я совершенно не чувствую никакой неловкости от недолгого молчания - просто я сейчас сосредоточен на том, чтобы безопасно развернуть машину в нужном нам направлении. Знаешь, ты очень... "уютная", тебе никто этого не говорил? Странный епитет, на самом деле. И ты первая, к кому мне пришло в голову его применить, если говорить о людях. Но вот такой ты передо мной предстала сегодня, в этот зимний снежный день. Уютной, как мягкий пуловер, уютной, как изысканная комната с камином, роскошь которой не мешает простоте. И я был почти готов к тому, чтобы прямо и без какой бы то ни было двусмысленности тебе об этом заявить, но вовремя прикусил язык. Точнее, губу - я ведь даже приоткрыл рот, чтобы издать известные звуки, но коротко, почти беззвучно усмехнулся и придавил нижнюю губу верхним рядом зубов. Может, ты и не заметишь этого, ведь целью твоего контакта со мной была именно прогулка, но явно не знакомство, хотя, признаться, мне бы польстило второе.
Отредактировано Sebastien Rosier (2012-09-08 23:45:41)
Вы здесь » Golden Gate » Архив игровых тем » Drive me
