Golden Gate

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Golden Gate » Архив игровых тем » we are just pawns.


we are just pawns.

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

кто? Иса и Ангел
когда? 28 декабря 2011
где?  в Нью-Йорке
о чем? мы просто пешки в игре Судеб

http://s1.uploads.ru/t/3jmf0.gif

слышишь, ты, ты ведь так не можешь
всё забыть, сердцу не поможешь
мы с тобой отмечены разлукой
мы с тобой не сберегли друг друга (с)

0

2

внешний вид

http://cs11487.userapi.com/u1832055/151707336/x_47b42eaa.jpg

Временами мне становилось стыдно от того, что я могу вот так отдаваться чему-то с головой и оставлять все ненужные мысли на потом - в холодильнике, в заморозке. Чтобы не пропали окончательно, и я мог их потом спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой обмусолить всласть. Я будто бы пытался наказать самого себя этими пожирающими изнутри червячками укоров, претензий к самому себе, недовольства - наказать за свою же боль и за боль, причиненную итальянке. Но как только приходило время действовать и работать, я будто бы обо всем забывал. Я перед самим собой стыдился того, что могу жить дальше - без неё, без Исы, хотя сам же всегда уверял других, что не смогу. Умру. Не хватит кислорода - и задохнусь. А я жил. Каждый раз, когда что-то вызывало на моем лице улыбку, я себя казнил за это. Я не должен испытывать веселья. Я не должен получать удовольствия от того, что я делаю, потому что, черт возьми, СО_МНОЮ_РЯДОМ_НЕТ_ЕЁ. И этим все сказано. Нет Эстель - нет счастья. Я не имею права улыбаться, зная, что моя девочка не хочет меня видеть. Я не имею морального права испытывать удовлетворение, когда мой еще нерожденный малыш - вдалеке.
  А я улыбался. А я получал заряд энергии от работы. А я не лежал трупом и не впадал в спячку. Не знаю, толи я себе настолько эффективно это внушил, но, кажется, я не ломался под гнетом депрессии, хотя и страдал. Мне было больно, но я покорно и, мать вашу, жизнерадостно тащил этот груз на своих плечах. А может, все, что было - было мною надуманным? А может, мне просто ХОЧЕТСЯ ДУМАТЬ, что мои чувства к Эстель были ТАКИМИ сильными, как я то себе нарисовал?
  Словом, ежесекундно одолеваемый внутренней раздвоенностью и самоанализом, доселе мне никак не присущим, я жил, я учился (условно, правда), работал. Мне предоставилась возможность попробовать свои силы в сольном проекте - и я ее не отверг. Смыл с себя все последствия запоя, пару дней покорячился в тренажерном зале и... приступил к новому этапу своей жизни, ни на секунду не забывая о том, как бы сильно мне хотелось, чтобы Эстель была со мной на этом этапе. Сейчас, когда тусклое рождество осталось позади, я был в заснеженном и прекрасном в этом своем одеянии Нью-Йорке. У меня была достаточно объемная развлекательная программа - правда, лишь условно развлекательная. По указке своего нового "директора" (я как-то не вдавался в подробности, как точно называется эта должность), я должен был засветиться на показе мод, а после отправиться на небольшое выступление, где имел бы возможность напомнить о себе тем не забывшим обо мне фанатам, в памяти которых еще жила и пела моя распавшаяся группа.
   Показ мод был встречен моим взором достаточно безразлично - я ни шиша не шарил в современных тенденциях, радостно и охотно напяливал на себя все, что: а) налазило; б)  попадалось первым под руку, когда была необходимость купить новый шмот; в) дарили тети/дяди/прочие родственники ,включая бабушек (ох уж эти свитера с пандами и оленями!). Что правда, я не смог не оценить красоты женских тел, демонстрирующих открытые наряды. Но знаете, что странно? Впервые я смотрел на них лишь как на картинки с обложки. Ни разу у меня не проскользнуло мысли закрутить что-нибудь хоть с одной из них. Это было странно для меня, но мысли мои, к счастью, были слишком далеко, чтобы с подозрительностью отметить сей факт.
  Из моих рук вывалился мобильник, когда я, намереваясь написать смс Галахер-самой-младшей, случайно поднял глаза на подиум. Это шутка? Нет, правда... Это жестокая шутка! Подавив шумное восстание нахлынувших мыслей, а следом и попытавшись утихомирить тот цирк, который творился с моими внутренними органами, я так и остался сидеть замершим, напрочь забыв о телефоне, теперь уже болтающемся где-то на полу. Раз кульбит. Два кульбит. Три кульбит. Мое сердце билось не учащенно, как то принято описывать в соплежуйных драмах. Наоборот - отчетливо, даже несколько замедленно и болезненно. Ему в такт заунывно скулил позвоночник. О да, я такой, у меня даже нутро реагирует звуками - по крайней мере, так я его "ощущал". Печень и почки сжимались в ком, а в животе урчало. Толи так мой организм напоминал мне о пустоте в душе, которую оставила там Либерти, толи я просто хотел жрать, непредусмотрительно забив на обед в пользу предстоящего фуршета...
   Что я сделал? Встал и вышел - вот что. Не сразу, нет. Мне потребовалось немного времени, чтобы окончательно убедиться - да, это правда. Это Либерти. Она здесь. Видимо, вернулась уже из Италии, а я даже об этом не знаю. Больно-больно-больно, черт возьми, КАК ЖЕ БОЛЬНО-ТО! Ускользнув двухметровой "незаметной" тенью прочь из зала, я прислонился лбомк первому попавшемуся окну и безучастно уставился на кружащиеся в своем беззвучном танце снежинки. Красивое зрелище. Жаль, что мне сейчас сказочно похуй. Принимайте новую статую в музей - закостеневший от боли "втыкающий мальчик". Или "лгущий мальчик". Ну, на худой конец "писающий" - если так уж важна приближенность к классике. Хотя, конечно, оправдывать это гордое звание не намерен, так что пусть лучше будет "мальчик с разбитым сердцем". А минуты тикают - для замеревшего в тупой аппатии меня, они идут почти как секунды, правда, в моих внутренних часах нет никаких  "Тик-так-тик-так". В моих часах стрелка движется со звуком "больно-больно-больно".

Отредактировано Angel Galaher (2012-08-04 08:43:07)

+1

3

вид

http://s1.uploads.ru/t/HT1Ea.jpghttp://s1.uploads.ru/t/jGLCk.jpg

Слава богу, наконец-то это все закончилось.
   Я сидела в маленькой, но тем не менее уютной и очень комфортно обставленной гримерной, которую мне выделили на сегодняшний вечер. Забралась с ногами на мягкий диван с бархатной обивкой, и, обхватив саму себя в эдакие объятья, положила голову себе на колени. Волосы тут же рассыпались, приятное щекоча кожу, и, будто бы вуалью, закрыли меня от внешнего мира. Мгновение другое, и я, что говорится, ушла в себя.
   В надежде побыть с самой собой. Мне сегодня весь день было не спокойно, но я никак не могла найти причины. Показ прошел хорошо, его можно было смело назвать нашим с девочками триумфом (будь я чуть понаглее, то назвала бы его чисто своим триумфом, потому что уверена, что теперь предложения от других итальянских линий посыпятся только так, но я такая, какая есть, скромностью могу хоть со всем белым светом поделиться), и я уверена, точно так же, без сучка и задоринки, пройдет еще предстоящая нам небольшая презентация на after-party. Но - что-то было не так. Внутри сидела тревога. Черная и всепоглощающая, она все разрасталась и разрасталась, а я не могла даже разобраться, где она берет эту чертову подпитку, чтобы расползаться в разные стороны. То и дело у меня холодеют конечности, а где-то внутри душа связывается в тугой неразвязываемый узел, отдавая неприятными холодными ощущениями в животе. Порой несколько мурашек пробегают холодком по спине, заставляя меня вздрогнуть, и на секунду почувствовать странный неопределенный страх. Но все это не сравнится с тем ощущением, которое за сегодня уже появлялось пару раз - ощущение того, что треволнения и сердечные муки будорожат не только меня одну, но и ту маленькую жизнь, которая живет вместе со мной.
   Не знаю, откуда это взялось, но я никак не могла унять эту внутреннюю дрожь. Все, чего мне хотелось, это сейчас же сесть в самолет и вернуться обратно в Италию. Я, наверное, стала слишком какой-то суеверной (или даже... не знаю, как правильно назвать), но Нью-Йорк он на столько ближе к Сан-Франциско, чем Неаполь, что я волей не волей чувствую твое присутствие где-то рядом.
   Ушла в себя - а там ты.
   Всякий раз, когда я вот так остаюсь одна наедине с этими неприятными обволакивающими чувствами, я непременно ощущаю дыру в груди, словно оттуда вырвали значимый кусок. Мне хорошо удается абстрагироваться от него, когда я по уши завалена работой, когда кручусь перед объективами, примеряю новые наряды, или шагаю по подиуму. Но сейчас - сейчас это поза, поза эмбриона, такая удачная, черт возьми. Я сжимаю себя в своих объятиях на столько сильно, будто пытаюсь затянуть эту пустоту внутри. Но у меня ничего не выходит, по душе вновь пробегается холодок, и она рассыпается на мелкие частички.
   Нет, хватит. Хватит снова изводить себя.
   Медленно, с опаской, словно я хрустальная я могу рассыпаться, я распрямилась, и встала с дивана. Осторожно, стараясь не задеть ту дыру внутри, не разбередить ее, и без того сегодня беспокойную, еще хуже. Сбросив с плечиков халат, я сняла с вешалки заранее заготовленное платье для предстоящей вечеринки, а не на долго обратившись в зеркалу - поправила прическу и макияж. У нас было достаточно времени, дабы привести себя в порядок и приготовиться в презентации, но по скольку я не собиралась прибегать ни к помощи местных визажистов, ни к помощи местных стилистов, я вполне могла потратить эти минуты на то, чтобы попить кофе.
   Обычное кофе, из обычного среднестатистического американского аппарата. Он стоит в коридоре, как раз не подалеку от моей гримерной.
   Я чуть деньги не выронила, когда увидела тебя.
   Ты стоял, возле этого самого аппарата, облокотившись о стену, понурив голову, и монотонно помешивая свой кофе. Судя по нарочитой медлительности круговых движений и по тому, на сколько отрешенным был твой взгляд (ты даже меня не заметил, вероятно, подумав, что я - это просто кто-то посторонний, решивший испить божественного напитки), сахар в твоем кофе давно уже был размешан, а ты просто "завис". Это был ты. Ты, ты, ты. Я ни на секунду не усомнилась в своем здравом уме, а потому сразу оцепенела и похолодела. Так вот оно откуда взялось,  это беспокойство! Ты весь день был так рядом, ты... Ты, получается, на показе был? Мне стало стыдно, за каждый взгляд и за каждую улыбку, которую я отправляла в зрительный зал, ведь они были ровно такими, чтобы каждый гость мог думать, что улыбаюсь я именно ему и никому больше.
   Твое имя, я не смогла произнести его, оно застряло болезненным комом где-то в глотке. А мне так хотелось, снова почувствовать его на своих губах, но мужества, наверное, не хватило.
   - Так это ты тот самый негодяй, который ушел из зала раньше, чем показ закончился, и о котором теперь говорят все девочки.
   Я не узнала свой голос. Слишком высоким он показался, слишком встревоженно звенящим, слишком, даже, детским. Мне было даже... не привычно, что ли, обращаться к тебе. Когда человек ломает руку, он потом заново учится писать. Когда ломает ногу - заново учится ходить. Мы с тобой сломали наши отношения, и теперь нам нужно было научиться заново разговаривать друг с другом, и первые слова, как и первые шаги и как первая попытка взять снова ложку в руку - они чертовски болезненны, они заставляют ныть ту зияющую в грудной клетке рану.

+1

4

Я даже как-то совершенно упустил из виду тот эпохальный переломный момент, когда в моих руках оказалось кофе. Я просто обнаружил себя, монотонно помешивающим мутную охладевшую жижу, когда голос Эстель вырвал меня из оцепенения.  Я и хотел бы сказать "чей-то" голос, потому что в какой-то момент было просто неважно и несущественно, что за звуки нарушили тишину моего мира, но мое сознание сразу четко и безапелляционно его идентифицировало, заставив горячему обжигающему кому в груди заворошиться, заелозить и пожечь все внутренности. Я поднял глаза и слабо улыбнулся:
- Да, наверное, - кратость - сестра таланта. Что ж, теперь я краток вдвойне, когда научился говорить мало. А я научился, Эстель, представляешь? Я под час впадаю в такую меланхоличную задумчивость, что после нее мне положительно лень ворочать языком и я ограничиваюсь туманными "да-нет-наверное", говорю не больше и не меньше того, что необходимо собеседнику и снова ухожу в себя. Это временное явление, конечно же, - тогда, когда нужно "быть собой" на публике, я снова возвращаюсь к собственному имиджу неукротимого болтуна, но сейчас, хотя мне и хотелось бы тебе много чего сказать, я непривычно молчалив и краток. - Надеялся, никто не заметит, - пожимаю плечами, поднося стаканчик с кофе к губам. Противный вкус - он не холоден и не горяч, что хуже всего. Самое паршивое состояние любого вещества - тепло. Даже если этой субстанцией явлется душа. Когда ты горишь - ты живешь. Когда тебе больно - ты живешь. Когда ты охладеваешь - это тоже хоть какая-то - да определенность. Когда же ты меланхолично тепл, то это - постоянное балансирование на тонкой ниточке, утомляющее и угнетающее.
  Мне хочется и не хочется говорить. Я удивлен, что таким загадочным провидением мы были направлены в одно время, в одно место, но сейчас я как-то об этом не думаю - о том, как поразительны случайности в нашей жизни.
  Я без труда дотянулся до верха автомата и приладил туда свой располовиненный стаканчик - мне нужно было освободить руки. Зачем? Не знаю - это им виднее, потому что я в этом процессе уж точно не участвовал. Но ноги определенно в курсе, потому что они, действуя, видимо, обошедшим мое сознание, указаниям, делают шаг навстречу Эстель, руки приобнимают ее за плечи и осторожно, спокойно притягивают к себе. Мне страстно этого хочется, но все мои желания скованы где-то глубоко внутри, и все, что происходит сейчас - это уже не моё. Целую в щеку - по-дружески, я ведь обещал себе, что научусь любить тебя так, как раньше - как друга, дорогого, близкого, нежного. Но друга. И так хорошо становится в этот тихий момент более близкого приветствия. Ты же не оттолкнешь меня? Я ведь не делаю ничего такого, никаких лишних движений, никаких прежних порывов. Просто хочется нежно тебя обнять, прижать к себе и напомнить, что я у тебя есть и всегда буду.
  "Маленькая, маленькая моя, любимая моя, я так по тебе скучал!" - я говорю это, только не здесь, а там - в зазеркальи, в другой вселенной. А здесь я сглатываю и мой язык прилипает к нёбу.

+1

5

Ты знаешь, несколько дней тому назад, быть может пять или шесть, не больше, я выдержала пожалуй самый серьезный разговор с собственной матерью из всех тех разговоров, которые у меня с ней были за все мои жалкие девятнадцать лет. Вообще-то, я не планировала ничего ей говорить - я, как последняя трусиха, планировала скрывать от нее положение вещей до той поры, пока скрывать просто напросто перестанет представляться возможным. Мне было слишком страшно увидеть и услышать ее реакцию, мне было страшно подумать - что она подумает обо мне и как изменится ее мнение и ее отношение ко мне, я боялась этого как... Словами, в общем, не передать как мне было страшно, и никого - представляешь, абсолютно никого - не было рядом. Я не могла ни сжать твою руку, в поисках поддержке, в один из самых ответственных моментов моей жизни, не могла поймать ободряющего взгляда лучшей подруге, а я так - ты не представляешь, КАК - в этом нуждалась.
   Я тогда сказала ей все, что можно, и даже больше. То, что я беременна (это было забавно, она крутила меня перед собой и вертела, пытаясь найти в моем пока еще практически идеальном животике любые признаки того, что там внутри есть ее будущий внук или внучка), то, что я по факту залетела (неприятное такое слово, и мне самой даже на какое-то время стало мерзко, когда я сказала ей, что оно просто так вышло, по нашей с тобой оплошности, но от реальности не убежишь, так и есть - я залетела, как это делают многие безмозглые девочки в моей безмозглом возрасте), сказала ей, что в нашей с тобой жизни долгое время происходила неведомая херотень, пока мы пытались разобраться в своих чувствах друг к другу, и наконец сказала ей что мы с тобой - расстались. И что я уехала, оставив тебя в Калифорнии, к себе на родину, в Италию, намереваясь расставить все на круги своя.
   Мне было очень тяжело - непередаваемо и адски тяжело в тот момент. Но знаешь, когда с моей души свалился этот камень, камень того, что самый родной мне на этой планете человек до сих пор остается в неведении ,то мне начало казаться, что самое страшное в своей жизни я уже пережила - открылась матери, рассказала ей все то, что чернело у меня внутри. Мне казалось, что больше у меня ни от чего уже не похолодеют неприятно руки, коленки не подкосятся, а сердце не уйдет в одну из пяток. О, как я ошибалась!
   Внутри все слишком надорвалось и надломилось, когда я увидела тебя, и вместе с лавиной накрывших меня чувств пришло и осознание того, что это - еще ужаснее. Видеть тебя ТАКИМ вот. Вроде бы, все тот же с виду, все так же родной и знакомый, но с другой стороны - другой. Слишком тихий, слишком меланхоличный. Слишком подавленный и слишком усталый. Слишком... изнуренный, пожалуй, даже, и просто напросто - ни-ка-кой. Знал бы ты, как сжалось мое сердце, словно вся твоя боль в мгновение ока перелетела на меня, давая мне понять, на сколько тебе было паршиво все это время. Мстя мне за то, что я сделала, оставив тебя там одного.
  Все во мне задрожало и перевернулось, когда я оказалась в твоих объятиях. Таких легких, трогательных, нежных. Практически воздушных, без лишнего напора и без лишних эмоций, осторожный даже, словно ты вообще боишься меня трогать, словно я чужая тебе. Но я ведь.. Я ведь не чужая, правда? Подаюсь тебе навстречу и обнимаю тебя в ответ, сжимая пальчиками твои плечи, сильнее и крепче, чем обнимаешься ты меня. Попутно утыкаюсь носом тебе в шею, и вдыхаю твой аромат. В тебе все родное - от твоих прикосновений, от ощущения того как это быть в твоих руках, до запаха - и все это очень сильно бередит воспоминания и осевшие где-то на глубине души прежние чувства.
   У меня комок подкатывает в горлу, и я пытаюсь его проглотить, но как-то не особо получается. Я слишком скучала по тебе, слишком тосковала по тебе. По всему, что связано с тобой. Это слишком не естественно - быть далеко от тебя, а теперь, когда ты здесь, я ощущаю себя так... Комфортно? Как в той песне: you put your arms around me and i'm home.
   - Энжел - бормочу я, снова пробуя на вкус твое имя. Оно отдает знакомыми оттенками, как приятный привкус из детства. Только не из детства вовсе, а из того времени, которое было у нас всего каких-то пару недель назад. - Энжел.. - повторяю, не веря, что это ты, и что у меня снова есть возможность произносить вслух твое имя (знаешь, сколько раз я повторяла его про себя?). Обнимаю тебя еще сильнее, так крепко, что даже немного отрываюсь от пола и встаю на носочки, чтобы быть еще ближе к тебе.
   Наверное, на самом деле, это не так уж и просто - вот так вот внезапно встретиться, когда за плечами осталось столько всяких недосказанностей. Впереди - многое, что нужно сказать, объяснить, расставить по полочкам. Но мне так хочется оттянуть этот беззаботный момент! Когда можно просто обнимать тебя со всей нежностью, скопившейся за время разлуки, и просто молчать. Я ведь вовсе не на столько сильная, сколь могла казаться тогда, в аэропорте. Мне - мне действительно не хватало тебя, даже несмотря на то, что я сама от тебя убежала. Ты ведь дашь мне такую возможность? На время, на несколько минут хотя бы, забыть обо всем, и просто насладиться твоими объятьями, просто тихо порадоваться тому, что ты - здесь. Тому что случайности не случайны.

+1

6

О Боги, как же я скучал! Да, я осознавал эту дикую, чудовищную нехватку Эстель все время нашей разлуки, я задыхался и мучился, но никогда так яростно не осознаешь трагизм отсутствия чего-либо, пока это что-то снова не оказывается в твоих руках. И сейчас, почти по-отцовски нежно и заботливо прижимая к себе мою девочку, ощущение нехватки её накатило на меня с устрашающей силой. И чем больше смысла вкладывал я в эти объятия, чем крепче прижимал её к себе, чем глубже втягивал ноздрями ее запах - тем больше мне её не хватало. Я чувствовал, как меня всего изнутри заполняет это подзабытое, но с легкостью воскресшее ощущение неземной нежности, как громкое, свинцовое тепло растекается по телу, как атмосфера отрешенности от всего обволакивает и опутывает, а я теряю ощущение реальности и понимаю - ничто в моей жизни не важно ТАК, как важна она. Мне казалось, что с куда большим, практически маниакальным фанатизмом я отношусь к музыке. Но нет. Даже музыка не в состоянии заполнить пустоту во мне, если Эстель нет рядом. Музыка и Эстель - это слишком разное, чтобы сравнивать в принципе. Это как сравнивать запах и вкус. Разные вещи.
   Огромный колючий ком заерзал в груди, сыграл в футбол моим сердцем, отпинал ребра, стянул в тугой узел нервные окончания. Я легонько сжал в кулаки одежду на спине Эстель и до боли напряг скулы, жмуря глаза.
- Господи, я так скучал, Эстель, я ТАК СКУЧАЛ, - шепотом бормочу где-то над её ушком, закопанным в волосах, а потом носом пытаюсь сдвинуть эти шторки шелковых прядей и снова повторяю, словно первый раз она могла не услышать. - Пожалуйста, не уходи никуда больше. Никогда больше. Пожалуйста, - в горле стоит подлый ком, а я понимаю, что действительно не переживу её ухода снова. И хотя я не знаю, что сейчас значит эта наша встреча и чем она закончится, но мне так больно думать о плохом исходе.
  Там, на подоконнике стоит жестяная банка из-под спрайта, оставленная мною. Отчего я про неё вспомнил? Это так глупо... Это такое идиотство... Но ты ведь знаешь меня, детка, знаешь, какой я дурак и что никогда, наверное, не научусь планировать даже самые важные события в собственной жизни? Я выпускаю тебя из своих объятий - нехотя, но решительно и безапелляционно - но не потому, что надоело мне себя и тебя мучить, не для того, чтобы снова дать себе задохнуться. Просто мне кажется, сегодня и сейчас - последний мой шанс что-то сделать. ЗнаешЬ, почему я так странно смотрю на эту пустую жестяную банку? Знаешь, зачем я вырываю из нее эту "чеку"? Когда я был ребенком, мы представляли, что это - кольцо и дурачились с этими деталями на разные лады. Но сейчас мне совершенно не хочется дурачиться. Я серьезен как никогда и, надеюсь, ты не воспримешь мои слова и действия, как шутку.
  - Я был таким дураком, Эстель, - я так редко произносил твое имя вслух, что сейчас оно прозвучало из моих уст даже как-то непривычно. Поднимаю глаза с "чеки" на тебя, внутренне опасаясь более всего на свете, что увижу в них заочно отрицательную реакцию на любое мое поползновение. - Ты всегда заверяла меня в том, что тебе не важны формальностИ, как и мне, а я развешивал уши и верил, потому что мне нравилось в это верить, - признаться, я и сейчас не до конца уверен, к правильному ли выводу пришел, но я пробовал всё, кроме этого, так что... выбор невелик. - Жаль, что ты не сказала мне раньше, что ты хочешь этого, - верчу в руках импровизированное колечко - надеваю его то на один кончик миинца, то на другой. - Я бы не задумываясь сделал всё для тебя. И, если ты позволишь, еще сделаю. Ты... выйдешь за меня, Эстель? - я не думал, что когда-то скажу это вот так. В такой дурацкой обстановке, с дурацкой "чекой" вместо настоящего кольца. В день, когда я даже не надеялся встретить её. В ситуации, когда шансов на успех у меня меньше, чем когда бы то ни было. После стольких ссор и недомолвок. И главное - тогда, когда я еще даже не успел ни о чем подумать. Я просто вдруг сказал это и все оказалось вовсе не так страшно.
  Нет, что-то во мне сейчас было не так... Ах да! Мне стоило бы встать на колени, прежде чем начинать свою трогательную речь, но рухнуть перед лицо её никогда не поздно. Она знает, как подчас сумбурны мои действия и, думаю, простит мне эту вопиющую непродуманность и спонтанность.

Отредактировано Angel Galaher (2012-08-10 19:10:31)

+1

7

Я как маленький ребенок, потерявшийся в огромном и незнакомом городе (ну вот как раз вроде Нью-Йорка) и внезапно нашедший там кого-то знакомого, родного. Как маленький, потерявшийся и напуганный до полусмерти ребенок, вдруг нашедший среди множества серых незнакомых лиц свое спасение - я цепляюсь за тебя мертвой хваткой. Крепче обхватываю тебя своими ручками, сжимаю пальчиками твою одежду, сильнее прижимаюсь к тебе, словно боюсь что ты вдруг растворишься в воздухе, трусь щекой, как ластится котенок к своему хозяину. Эти минуты спокойствия и тихой радости встречи после долгого - две недели это непередаваемо долго! - расставания, эта сладость вновь ощущать тебя рядом с собой и вдыхать глубоко в легкие запах твоего парфюма. Я ведь скучала. Каждый день эта боль скапливалась во мне по каплям, собиралась в русле, чтобы теперь обрушиться на меня в полной мере, чтобы теперь дать мне понять - на сколько сильно мне было паршиво в далеке от тебя. Я пытаюсь вобрать эти утекающие, как песок сквозь пальцы, секунды в полной мере, насладиться ими сполна, нарадоваться столь сильно, сколько можно успеть за это короткое время. Потому что боюсь - боюсь, что мы с тобой просто оглушенные этой внезапной встречей, а значит скоро придем в себя, и начнется буря. Боюсь, что ты будешь злиться, что будешь обвинять меня в чем-либо - а, поверь, обвинять есть в чем... - что ты просто вдруг резко отстранишься от меня и я увижу в твоем взгляде холодную отчужденность. Ты не представляешь, как я этого боюсь! Но, ты знаешь, я, кажется, к этому готова. У меня было время, чтобы подготовить себя к любому исходу этой встречи, которая, не было сомнений, поздно или рано все равно состоялась бы.
   Чувствую, что ты отстраняешься. Перестаю цепляться за тебя, ослабляю хватку, и чувствую как от нее, на столько крепкой, онемели пальчики - их теперь немного покалывает. Сквозь тепло, твое тепло осевшее на моей коже за мгновения объятий, пробирается неприятный холодок, и кожа покрывается мурашками. Или это не холодок вовсе, а непреодолимое внутреннее волнение, страх столкнуться с тем, что произойдет в следующую секунду? Ты знаешь, я наверное в первые не пытаюсь предугадать твои действия, не пытаюсь понять и попытаться проникнуть в твои мысли и внутреннее состояние. Но внутри на столько извожу себя разными мыслями, что носятся в голове со скоростью большей, чем скорость света, постоянно сшибая друг друга на своем пути и разбиваясь на мелкие осколки, что, клянусь, я буквально ощущаю, как холодеет в жилах моя кровь и как сердце нарушает свой ритм - не пропуская в нем удары, как это бывает обычно, а наоборот добавляя лишние и удлиняя цикл сердцебиение на долю секунды. Эти минуты, пока ты молчишь, они длятся вечность. Я мысленно умоляю тебя сказать уже хоть что-нибудь, сделать что-нибудь, чтобы я перестала теряться в догадках, но в то же время прошу о другом - оттянуть на подольше этот момент, когда на меня обрушится лавина... Или что-то другое, я не знаю, что это будет.
   Желудок стягивается в тугой узел так же неожиданно, как и подпрыгивает сердце, куда-то к самой глотке (мне даже кажется, что мне приходится взглотнуть, чтобы вернуть его на место) в тот момент, как ты произносишь мое имя и поднимаешь на меня взгляд. И снова - мелкие электрические разряды по всем внутренним органам.
Твой голос звучит будто бы как в тумане, но в то же время - эти слова, они слишком резко врезаются в мой слух, а затем еще и эхом отдают. Что происходит вообще? Это все выглядит так, словно из пьесы, из эдакой трагикомедии, выдрали кусок и вставили туда нечто иное, из романтической оперы. Совершенно не уместное, и такое, чего ну никак нельзя ожидать. Я убеждала себя, что готова к любому исходу? Ложь и провокация - вот ТАКОГО я не ожидала точно, ни под каким видом, ни под каким соусом, этого не могло происходить!
   Это, наверное, не та реакция, на которую надеялся ты - если ты вообще на что-либо надеялся. Ведь вряд ли ты это планировал, ведь твои друзья это иррациональность и импровизация. Но ты представить себе не можешь, на сколько у меня внутри все заныло от боли. Ты знаешь, я даже и подумать не могла, что слова, о которых еще какой-то месяц назад я практически мечтала и грезила, могут доставить столько неприятных ощущений из разряда болезненных. Но нет, это вовсе не потому, что мне вдруг стало смешно думать о том, чтобы связать себя с тобой узами брака, и не потому, что я тебя не люблю, и не потому, что этих слов я теперь боялась как смертного приговора... А потому, что это просто не честно. При всей этой ситуации? При всем том, что происходило, и при том, что мы с тобой не виделись столько времени? Ты ведь даже не знаешь, на сколько все в моем внутреннем мире могло поменяться за это время. Зачем ты ставишь меня в тупик? Мне ведь адски не хочется тебя разочаровывать.
   - Не говорила, потому что... - нет, я не стану сейчас разглагольствовать о том, что знаю о твоем отношении к браку. Но ведь тогда получается, что... - Ты что, одолжение мне делаешь? - ну да, так и получается ведь. Ты так отчаянно пытаешься спасти наши отношения, что готов даже на такой шаг. Хотя тогда, пожалуй, он достоин восхищения, а мой язык отказывается меня слушать и я не соображаю, что говорю. Подожди пару секунд, мне просто нужно собраться с мыслями, которые разбежались в разные стороны, бросившись в рассыпную.
   - То есть, нет, я вовсе не то хотела сказать! Прости, не подумай, что я в чем-то тебя обвиняю, или что-то еще, нет, я вовсе не хочу этого. - Тараторю, сбивчиво, запинаясь, желая забрать свои предыдущие слова обратно.
Смотрю на тебя, тебе в глаза. Ты знаешь, как мне хочется дать тебе тот ответ, который ты хочешь услышать? Правда, я не вполне уверена, что именно ты хочешь слышать, но по классике жанра - по классике жанра я должна восторженно пропищать, что согласна. Но не могу. Понимаешь, не могу! Не потому, что не люблю тебя и не хочу этого, а потому, что это - не честно. Все что происходит - не честно!
   - Энжел, я... - закусываю губу. Теперь говорю более размеренно и внятно, глубоким твердым голосом. - Я должна тебе кое-что сказать, и возможно твой вопрос отпадет сам собой - горько ухмыляюсь. Действительно - вероятность того, что ты заберешь свое предложение обратно, довольно велика. - Я... - глубокий вдох. - Энжел, я тебе изменила. Знаю, это вовсе не то, что ты хочешь услышать, но отвечать на твое предложение было бы не честно.
   Ну такие мы с тобой, родной мой. У нас все всегда через задницу. И даже такой ответственный момент, который любая девушка в своих мечтах рисует невероятно красивым и незабываемым - он и тот через тоже место. Но в этом - мы с тобой, целиком и полностью. Типичные мы, и чего-чего, но этого у нас не отнять.

+1

8

Знаете, женщина - это такая палка о двух концах. Если ты не пытаешься её понять - то ты явно бесчувстенный эгоистичный удод, который печется исключительно о своем детородном органе. Если ты пытаешься её понять - ты ломаешь мозг и толку от этого все равно ноль. Я честно пытался, ибо не пытаться у меня просто не выходило. Я честно анализировал происходящее, честно прислушивался к тому, что (представьте себе...) говорила третья сторона - Руквуд, а она говорила то, что сама Эстель никогда бы не озвучила... Но я снова попал в тупик, потому что реакция Либерти была ну ооочень далека от предсказуемой.  Нет, я, конечно, не  надеялся, что она со слезами счастья на глазах кинется мне на шею и скажет, что ждала этого всю жизнь - в конце-концов, слишком долго и медленно до меня доходила необходимость совершить первый по настоящему серьезный поступок в моей жизни. Но... но почему бы ей было просто не порадоваться, не подарить мне радостную, пусть и сдержанную, но ободряющую и поощряющую улыбку вместо тогО, чтобы так жестоко и несправедливо швырять какое-то глупое обвинение. К тому же, разве она до сих пор не знает, что на ТАКОЕ я бы не пошел даже под страхом смертной казни, не будь это моим личным решением. А это было моим ЛИЧНЫМ решением, даже при всем при том, что натолкнула меня на эту мысль Руквуд. (никогда не думал, что скажу ей "спасибо", но, видимо, придется)
  Я озадаченно потер переносицу и даже не нашелся, что ответить, потакая своей растерянности и отдавая дань абсолютно непредвиденной реакции. Мне было до ужаса неловко и я чуть было не пожалел о своих словах. Я был в двух шагах от того, чтобы еще прочнее, чем когда бы то ни было утвердиться в своем пожизненному табу на кольцевание. Но... было еще что-то, чему меня научил опыт отношений с Либерти. Не додумывать самостоятельно, не делать выводов сразу, как бы настойчиво они ни просились вступить в контакт с сердцем.
   Когда Эстель снова заговорила, внутри меня словно открылся какой-то темный ужасный портал - черная дыра, которая начала безжалостно засасывать в себя все внутренности. Они теперь не просто сжимались. Они словно разрывались на атомы и высвобождали боль вместо энергии. Что? Что это было? Это была её птпытка оттолкнуть меня от себя? Черт, нет... Лучше бы она сказала "Нет". Просто "нет". Просто "я тебя не люблю"... Но я ведь обещал себе не делать выводов, а я снова ищу какой-то потаенный смысл в четком и простом признании. Я не знаю, что я чувствую. Я не знаю, как мне к этому относиться. Я не знаю, что мне делать и как себя вести. Неужели это всегда ТАК? Я ведь сам изменял своим девушкам. Я ведь сам пропагандировал политику свободных отношений и четкое разграничивание друг от друга секса и любви. Лицемер и ханжа.
  Я остановился на секунду, приложил ладонь ко лбу и как-то криво, горько улыбнулся - практически вымученно и неестественно. Вложил в руку Эстель импровизированное колечко, прислонился к стенке и сполз по ней, закинув ладони за шею.
   Хотелось спросить "Зачем?" - но к чему спрашивать то, что доставит лишь еще больше боли. Хотелось спросить "кто это был?", но я трусил. Хотелось спросить "понравилось?" - но это звучало бы цинично и пошло. Во мне сейчас смешалось столько всего несовместимого, что каждая ниточка чувств тянула меня в разные стороны, а я разрывался. Мне было больно, без сомнения; я был разочарован - логично, черт возьми; я был растерян - а как иначе? ; я был подавлен - еще бы! ; я был зол - и на неё, и на себя. И где-то там, позади всего этого клубка спутанных эмоций, отдельно от всего прочего, в сторонке, не ввязываясь в баталии, стояло Оно. Неизменное, твердое, как гранит и непоколебимое желание. Желание быть с ней во что бы то ни стало.
  Что я решил? Я нихрена не решил. Я просто сделал то, что делал всегда. Оставил все, как есть. Я поднялся на ноги, поджал губы и, сглотнув,  меланхолично процедил:
  - Я буду выступать на разогреве на after-party. Не хочешь немного отвлечься?
  Ты ведь не ожидала, что я сейчас приму какое-то решение? ХОтя да, конечно же, ожидала. Наверное. Но я не могу, прости. Тебе нужно было время. А теперь оно нужно мне.

+1

9

Мы просто пешки в игре Судеб, которые снова и снова бьют нас по голове.
   Вот так я испоганила тот момент жизни, который должен был быть самым радостным и запоминающимся. Хотя, что касается последнего - несомненно, он таким стал. Никогда и ни за что не подумала бы, а если бы мне сказали раньше - не поверила бы, что такой момент будет испорчен именно мною. Именно мною, и именно так - признанием об измене. Да какой там, я бы никогда в жизни не поверила бы, скажи мне кто-нибудь, что я - Я!! - изменю любимому человеку! Не знаю, почему ты стал первым, но уже надеялась, что если наши отношения переживут и это - то их это только укрепит и сильнее привяжет нас друг к другу. Остается одно, пережить.
   Я, наверное, эгоистка? Или, может, садо-мазохистка? Но мне бы хотелось, до одури просто, чтобы ты отреагировал негативно. Чтобы, может, накричал на меня, или процедил сквозь зубы что-нибудь, что могло бы больно сыграть на струнках моей совести. Или чтобы ты, хотя бы, шарахнул кулаками по стене, как это часто делают мужчины в приступе ярости - никогда не понимала, делают ли они это в надежде передать всю свою отрицательную энергию бесчувственному кирпичу или же хотят физической болью заглушить эмоциональную. К слову, я и сама иногда так делала - со всей дури била по столу, или еще чему-нибудь твердому, но тоже никогда не понимала - что это за порывы такие, и почему именно так мы стремимся выразить свою злость, выпустить ее наружу. Мне бы хотелось, чтобы ты сделал что угодно, что, возможно, заставило бы слезы выступить на моих глазах, но ты - ты достиг большего. Слезные канальца - это, вероятно, слишком мало, ты решишь копнуть глубже, к сердцу.
   Мне было бы куда проще видеть, как ты выпускаешь свою боль и злость наружу, мне было бы гораздо проще и легче, если бы ты сделал то, что я заслужила - накричал бы на меня, или сказал бы, чтобы я убиралась с глаз долой, или что-то еще в таком духе. Что угодно, но только не видеть, как ты замыкаешь это все в себе, не видеть этого немого, но в то же время - столь вопиющего разочарования на твоем лице. Не знаю, было ли тебе на столько больно, что просто не хватало сил, чтобы что-то сказать, или же ты на столько любишь меня, чтобы выказывать свою злость, срываясь на мне же, знаю только одно - это невыносимо, смотреть на тебя сейчас.
   Поэтому я вперилась взглядом в колечко от банки, раскрыв свою ладошку, в которую ты вложил его. Я невольно улыбнулась - мимолетно, кротко. Ты знал, что я фетишистка? В самом безобидном и не пошлом смысле этого слово - мне свойственно привязывать огромное значение таким вещам, которые посторонним людям могут показаться лишь хламом и пылесборниками. Не всем, конечно, а лишь тем, с которыми связаны какие-либо теплые и приятные воспоминания. Так, например, моей любимой кружкой до сих пор остается та фиолетовая, которую мне подарил мальчик - моя первая любовь - в классе, кажется, восьмом, на восьмое марта. Или та обертка от шоколадки, которую отец привозил мне из Шотландии, когда был там на каких-то переговоров по своей работе. Мне тогда было пять, и эта шоколадка из другой страны казалась мне каким-то раритетным чудом дивным, поэтому выкинуть фантик у меня просто не поднялась рука. Теперь я понимаю, что ничего особенного в этом нет - но тогда... Так и осталось в нем, в этом фантике, очень много смысла. И таких вещей, как та кружка или та бумажка, уже изрядно измятая и выцветшая, у меня очень много. Если когда-нибудь вдруг ты окажешься у меня дома - я обязательно покажу тебе все, что храню в коробке у себя под кроватью, и расскажу, какая вещь с чем связана и какие воспоминания для меня она в себе содержит. Они, такие маленькие фетиши, для меня ценнее даже, чем фотографии. Они будто бы живые и зачарованные, являющиеся ключом в тот или иной день и пережиток.
   Так и эта чека, каких в мире еще миллионы, как и алюминиевых банок. Можно было бы запросто выбросить его, купить себе колу или фанту, и выдать новое - за старое, но смысл теряется, понимаешь? Смысл - именно здесь, в моей ладошке, которую теперь я крепко сжала, опасаясь потерять этот маленький ключик, который обязательно пополнит мою коллекцию "запоминающихся моментов". Это для других оно - просто хлам. А для меня, ты не представляешь, на сколько много оно значит для меня, и как долго теперь я буду хранить его у себя. С той коробкой я никогда не расстанусь, и наверное своим внукам буду показывать вещи оттуда, рассказывая истории из своей жизни! В моей памяти уже четко отпечаталось это воспоминание - двадцать восьмое декабря, две тысячи одиннадцатый год, Нью-Йорк, и колечко от банки.
   Я подняла на тебя глаза, когда твой голос разрезал устаканившуюся тишину. Не смогу сообразить, сколько времени мы вот так провели: ты - сидя возле стены, прижимаясь к ее холоду стеной, а я - сверлящая взглядом кусочек алюминия; и от этого - еще больше растеряна. Знаешь, я никогда еще никому не говорила о своей измене и потому абсолютно не знала, как обычно люди на это реагируют, но что-то мне подсказывало, что явно не так, как ты. И это задевало и саднило еще сильнее. Но я старалась об этом не думать. Тебе, вероятно, нужно время. Чтобы понять, что ты чувствуешь, чтобы понять, как тебе вести себя дальше, чтобы понять, что тебе делать со мной и что будет дальше с нами. Я все понимаю. Стараюсь не накручивать себя, не додумывать твои решения и не бежать вперед паровоза, но мне, черт возьми, так сложно! Поэтому да, твое предложение - идеально. Хоть я и не вполне поняла, что ты имеешь ввиду, но звучит хорошо: "отвлечься". С тобой. С тобой же?
   - Да, пожалуй это всё, что мне сейчас нужно - на выдохе пробормотала я и... И сделала самый глупый и нелепейший жест, какой только можно было представить: протянула тебе свою ручку, в надежде вложить ладошку в твою. Наступали самые ужасные дни в моей жизни и они будут даже ужаснее тех, что мы пережили за последние две недели, потому что в них было куда больше горечи и неопределенности. Теперь я даже не знала элементарного: кто мы друг другу.

+1

10

Ты помнишь, сколько в нашей жизни было неопределенности? Ты помнишь, сколько раз мы смотрели друг на друга и не знали, что будет дальше? Не могли понятЬ, что чувствуем, не могли разгадать чувств друг друга, и путались-путались-путались. Бродили и утыкались влажными носами, как слепые котята. А сейчас я впервые смотрю на тебя и знаю, что будет потом. Не потому, что я стал не в пример проницательнее и обрел житейскую мудрость. ПРосто проходили. Знаем. Я же люблю тебя, Либерти, больше жизни. Я же не смогу жить без тебя. И если встал вопрос, что мне делать - быть с тобою и ощущать внутри себя всю горечь предательства, или быть НЕ с тобою и...ощущать тоже самое, к которому в комплекте при таком раскладе приложится еще и боль от разлуки, то знаешь, я выберу первое. Хотя многие люди по какой-то совершенно непонятной мне логике выбирают первое.
   Мне не так уж и больно, на самом деле. По крайней мере, хотелось бы думать ,что это не "местная анастезия" в виде шока приложила здесь свою умелую ручку, а мне действительно, хотя и не фиолетово абсолютно, но как-то так... Слегка плевать. Чем больше я сейчас думаю об этом - так целенаправленно и быстро, что за секунды своего почти полного бездействия успеваю переварить тонну информации! - тем меньше злюсь. Знаешь, кажется, я впервые тебя понимаю. Мы ведь не были вместе. И фиктивно ты была освобождена от любых обязательств касательно верности мне. И, пожалуй, ты не была уверена наверняка, будем ли. Хотя за это, право же, ты достойна осуждения. Как ты вообще могла подумать, что мы МОЖЕМ ЖИТЬ по одиночке? Это же неестественно! Ты же не можешь жить без своего сердца, нет? Вот и я не могу. Хотелось бы верить, что я значу для тебя столь же много, сколько и ты для меня. Кроме того, тебе, наверное, было ужасно одиноко? И хотелось почувствовать себя кому-то нужной, кому-то близкой? Что-то самой себе доказать? Знаю. Проходили.
  Впрочем, нет. Лукавлю. И больно, и обидно. Понимание не освобождает меня от простых человеческих эмоций и вне зависимости от всего мною перечисленного, я остаюсь любящим тебя мужчиной, который искренне верит в уникальное право обладать тобою.
  Но, как я уже говорил, я знаю, каков будет исход. В один прекрасный момент я предложу тебе зачеркнуть все прошлые обиды и начать нашу историю с чистого листа. (В который раз?) Я не устану ее переписывать, любимая. Мы будем переписывать её сызнова столько раз, сколько нам понадобиться, чтобы получилась одна долгая, непрерывная и, несомненно, удивительная история. Но сейчас... Сейчас дай мне время, чтобы я мог дать возможность действовать рассудку, а не минутным порывам, которые подсказывают мне сейчас редкие глупости, как то: встать и уйти; прокричать какую-нибудь жутко обидную гадость; снести к чертям автомат; выпить бутылку абсента; сказать, что я не хочу тебя видеть и между нами точка.
  Я сосредоточенно пялюсь на твою руку и во мне идет борьба. Я не хочу тебя мучить, малышка. Но хочу, чтобы ты просто знала: мне не все равно. Ведь если бы я вот так просто возьми сейчас, да и скажи: а, ладно! Забыли! - разве это не уязвило бы твоего самолюбия? Разве ты не решила бы, что я готов делить тебя с другими? Это горькое лекарство, любимая, но его нужно принять. Поэтому я, поднимая глаза с твоей руки на твое лицо, делаю короткое, едва уловимое движение головой - что-то вроде не слишком уверенного "нет", а глазами умоляю тебя понять всё правильно и не просить от меня сейчас слишком многого.
  Я и сам не заметил, что, подобно черепахе, скукожился куда-то под панцирь. Это было так на меня непохоже! На меня, у которого все эмоции прут через край. Наверное, просто это не та проблема, о которой нам нужно поговорить, поэтому предлагаю... Нет, точнее, я пытаюсь это сделать - я открываю рот, но, как рыба, предпринимаю лишь жалкую и безрезультатную попытку извлечь из голосовых связок хоть какие-то звуки. Обессиленно смыкаю губы, понимая, что ничего не выйдет, и, придерживаясь ладонями за стену, вырастаю над тобою в неуклюжую осунувшуюся глыбу.
   Я не учел одного - что там, внутри тебя, есть некто, кто совершенно не виноват в наших с тобой недоразумениях и кто не должен, таким образом, за них платить. Это несправедливо. Почему наша кроха Скайлер должна чувствовать (а она это чувствует!), что тебе плохо, что у "взрослых" что-то не ладится-не клеится? Разве не достойна она самого лучшего? Прости меня, ангелочек. Я должен отучаться быть эгоистом.
   Я должен. Я должен. Должен. Должен. Должен дать тебе почувствовать себя спокойно, как бы мне сейчас ни хотелось предпринять что-то другое. Я заставлю себя. Я выстрою хрупкую иллюзию временного "все хорошо" и буду прикрываться ею, пока окончательно не залечу свои раны. Надеюсь, ты не будешь придавать значения моей молчаливости, тому, что я часто и невпопад отвожу взгляд, тому, что я временами впадаю в меланхоличную задумчивость и улыбаюсь неестественно и "фиктивно". Где там твоя ладошка? Давай её сюда уже. Я с тобой. Всё хорошо, окей?
  - Показ уже окончен, как думаешь, мы можем идти?

+1

11

Ты ведь не думаешь, что я не вижу всего этого?
   Того, как ты поменялся, каким другим стал, если ставить тебя в сравнение с тем человеком, которого я видела последний раз около двух недель назад. У тебя ведь все на лице написано, да и плюс ко всему, все читается в твоих жестах, действиях, мимике. Возможно, кому-то бы это и не бросилась в глаза, но лишь тому, кто знает тебя недостаточно для того, чтобы это уловить. Нет, я, разумеется, не хочу сказать, что ты для меня полностью разгадан и теперь лежишь на моей ладони точно раскрытая книга, но согласись, я знаю тебя довольно давно. Я видела разное. Видела, как ты переживаешь радости, творческие подъемы, видела как тебя снедают переживания, видела твою боль. Я видела много, очень много твоих эмоций, за все то время-то, что я тебя знаю... Но я впервые вижу тебя таким вот. Будто бы, перевернутым с ног на голову, или вывернутым на изнанку.
   В какое-то время, сердце больно сжимается - неужели, это все влияние нашей с тобой ссор? Неужели мое отсутствие так смогло все переворошить в твоем внутреннем мире? Нет, не то, чтобы я удивляюсь, что тебя могло так подкосить то, что происходило между нами, я просто не могу понять - на сколько же оно, это влияние, было велико, на сколько глубоко проникло и какое количество струн твоей души задело, чтобы вот так вот изменить все твои реакции? Мне становится вдруг так некомфортно, я... я, вроде как, ощущаю себя виноватой перед тобой. Потому что, поверь мне, я никогда не хотела, чтобы ты менялся. Ради меня, или из-за меня, я ни за что не свете не хотела нарушать твою гармонию и становиться причиной твоего внутреннего дисбаланса. Я не хотела ломать тебя.
   Так или иначе, но я не могу понять, как это отражается на мне, и оттенками каких чувств оседает там, внутри. У меня в голове, на уровне подкорки, слишком много вопросов, но ни один из них не может быть подкреплен внятным и точным ответом. Я просто вижу то, что вижу. Или нет так. Я чувствую, чувствую кожей, что что-то в тебе не так теперь. Что-то надломилось, подкосилось, ну или еще что-нибудь сделалось, чтобы изменить тебя. Не могу сказать, что ты стал чужим. Нет. Ты все такой же родной и любимый, тот, по кому я скучала. Просто - непонятный. Немного отстраненный и немного потерянный. Но тебе просто нужно время, чтобы придти в себя.
   Крепко сжимаю твою ладошку, а по поверхности тела пробежался холодок, заставляя волоски ну руках приподняться. Затем ослабляю хватку, до более мягкой, но не отпускаю твоей руки, цепляюсь за пальчики и переплетаю их со своими. Я не буду на тебя давить. Не буду заставлять расставлять все точки над i здесь и сейчас, или просто в скором времени. Я подожду, честно подожду, пока ты будешь готов. И надеюсь, к тому времени, буду готова сама. А пока - пока позволь мне просто наслаждаться этим шатким мостиком, образовавшимся между нами. Быть может, ненатуральным, сотканным их недомолвок и неестественных улыбок со вплетенными в них иллюзиями и желаниями, но все равно, это хоть что-то, хоть какая-то ниточка между нами.
   - Думаю да. Пойдем. - Глухо отзываюсь на твой вопрос и легко тяну тебя за собой, в сторону отведенного для сей части длительного мероприятия зала.
   Знаешь, мне абсолютно не хочется туда идти. То, что будет происходить там, вся эта кутерьма и суматоха, они волнуют меня в последнюю очередь. Равно так же, как и почти железная обязательность моего там присутствия.  Все эти гости, весь этот фарс - ты думаешь, нам все это нужно? И все это там, на заднем плане, и им не дают возможности достучаться до моего сознания вещи менее приятные, но куда более важные. Ты ведь знаешь, что нас ждет, когда мы туда зайдем? Нас снова разбросает по разные стороны баррикад. Каждого закрутит свой круговорот, и мы едва ли найдем минутку чтобы перекинуться друг с другом взглядом. Мы будем вынуждены уделять внимание и улыбаться тем людям, ради которых совершенно не захочется растрачивать себя на все это, и не будем иметь ни малейшего шанса поделиться хоть йотой этого внимания друг с другом. Понимаешь? Мне придется отпустить твою руку и отпустить тебя. Мы будем словно бы рядом, но в то же время - за огромной стеной. Не думаешь ли ты, что у меня есть на это силы? Я ведь уезжаю завтра утром.
   Но судьба свела нас здесь, с тобой. Думаешь, для того, чтобы мы продолжали забавлять на последующей после показа афтер-пати. Конечно, нам не понять всех ее превратностей, но честное слово, если так случилось - я хочу воспользоваться возможностью, и выжать из нее все соки.
До нас уже доносилась громкая музыка, вперемешку с многочисленными голосами, когда я остановилась, и остановила тебя. Я не хочу туда идти, Энжел. Я не хочу тратить это время, которое нам с тобой выпало, на вот это вот, что ждет нас за дверьми.
   - Стой, подожди. - Ты примерно на два шага впереди меня и я тяну тебя за руку, разворачиваю к себе лицом. - Энжел, я не хочу туда. - Понимаю, что мы с тобой не дети, которых против их воли родители тащат в детский сад, понимаю, что на нас есть какая-то доля ответственности, но черта с два, почему меня это должно волновать? Неужели не найдется больше никого, чтобы можно было обойтись без нас: не найдется кого-то, чтобы спеть публике, и не найдется такой модели, которая захочет покрутиться перед камерой больше, чем полагается, отдуваясь за нахально сбежавшую коллегу? Я вас умоляю. - Давай не пойдем туда, давай вообще уйдем отсюда. Сейчас. - И тебя я тоже умоляю. Взглядом, хваткой за твою руку, которая вновь стала практически железной. - Пожалуйста. Я хочу побыть с тобой.
   Ну же. Давай. Давай сбежим отсюда, как школьники с нелюбимого урока. Я уверена, ты так делал ни раз, так почему бы не поступить так снова? Чтобы только ты, и я. Разве тебе этого не хочется?

+1

12

Может быть, там, в зале, мне станет на самом деле легче. Там будут вокруг люди и я уже просто не сумею быть таким сосредоточенным на себе, на отголосках своих ощущений - гул толпы заглушит все, что перекрикивает мой рассудок, и придет такое желанное облегчение. Возможно, временное, а возможно, оно будет действовать, как анастезия - последущие несколько часов, пока я не засну. А с утра все, что доставляло мне боль уже будет "вчерашним днем" и от этого тоже станет легче. Может быть, там в зале, когда я буду петь, я, по своей привычке, буду  распылять свою энергетику на публику, буду отдаваться ей полностью, пока не выжму себя, словно цитрусовое, пока не сцежу все до последнего эмоции в прозрачный стакан и не угощу лимонадом каждого, кто меня будет слушать. Мне всегда легче от музыки, в особенности, если есть благодарный слушатель. Потому что аудитория, поглощая растворенные в воздухе капли моего отчаяния, тем самым, сама того не ведая, снимает с меня часть груза, под которым сгибается моя шея и ноют плечи.
  Но ты решила иначе. Тебе напротив не хочется быть там. Ты жаждешь уединения, ты с ребяческим упорством тянешь меня назад, а я, несколько секунд посопротивлявшись, сдаюсь и останавливаюсь. Мы поменялись местами, не такли? Раньше по большей части я выдавал подобные сумасбродные идеи, как нечто нам совершенно необходимое. А сейчас ты смотришь так, словно эта ночная прогулка, этот побег - все, что у нас есть и все, что может быть, что, несомненно, никак нельзя потерять. Это славно, что ты так отчаянно хочешь побыть со мною и разделить хотя бы последние часы пребывания в Нью-Йорке. В любой другой момент я бы загорелся этой идеей, я бы тотчас расплылся в умильной улыбке и лишний раз убедился, сколь много у нас общего, несмотря на кажущуюся пропасть темпераментов. А сейчас я не знаю, хочу ли я этого. То есть, я, конечно же, безумно хочу. Хочу, чтобы ты была рядом, никуда завтра не девалась, но понимаешь, я не готов. Я боюсь, что  не смогу сегодня быть тем самым Энжелом, нахождение рядом с которым тебе доставляет радость. Впервые в жизни я не могу быть собой. И кроме того, я должен быть там. От этого многое зависит - ведь, в конце-концов, неспроста я припёрся в гребаный Нью-Йорк (хотя, вероятно, у провидения были иные мысли по этому поводу - самоцелью моей поездки, возможно, была именно ты, Либерти) и Чарли  меня расстреляет и четвертует, если я её подведу. Я уже ложил свою карьеру к твоим ногам. Не могу сказать, конечно, что жалел об этом хоть раз, но что, если этот мой второй шанс (а так-то если считать с самого начала, то третий) - последний? Я уже не семнадцатилетний мальчишка, способный прельстить своим романтическим щебетом наиболее прибыльную и благодарную аудиторию - школьниц. У меня уже не так много возможностей, как было те же лет пять назад. Ты хоть этот понимаешь, Либерти?
   - Неужели мое шалопайство так заразно? - ух ты, смотри-ка, а ведь я все еще умею улыбаться так, как делал этот миллиарды раз ранее.
   Легко петь "я положу весь мир к твоим ногам". Легко кричать, что достанешь звезду с неба. Но нелегко на самом деле, в этой суровой реальной жизни, действовать в согласии со своими высокопарными, громкими обещаниями. Я снова стоял перед тем алтарем, перед которым сложил наш с Беном контракт, куда я заботливо положил все то, чего я хотел и к чему стремился кроме тебя, Либерти. Положил. И положу еще раз.
- Нет, что ты! - я резко вырываю свою руку и даже сердито свожу брови, буравя тебя осуждающим взглядом. - Что за глупости ты говоришь, Либерти? Мы же взрослые люди. Ты и я. Взрос-лы-е. Ясно тебе? Это - наша работа. И мы должны быть там. Пора прекращать все эти спонтанные штучки и начинать жить в РЕАЛЬНОМ мире, а не в мире, где пони какают бабочками и можно творить, что захочет левая нога, - о, да я профессор! Для пущего сходства даже поправляю несуществующий галстук двумя пальцами с оттопыренным мизинцем. Такой взрослый и пафосный. Ты мне веришь? Веришь, что я - уже не я? Что из меня выковыряли того прежнего Галахера и заменили новым? Да броооось! Я не верю... Я начинаю с тихого хихиканья, которое с каждым вдохом набирает обороты и, выпуская воздух с сопением через нос, я набираю в грудь новый, уже практически смеясь в голос. Нет, я не смеюсь. Я просто РЖУ. Ржу над выражением твоего лица, над твоим недоумением и нежеланием согласиться с новым мной. Я закусываю губу, склоняю голову и отрицательно ею мотаю, упраздняя весь тот бред, который на ходу только что сочинил. - Пристрели меня, когда я стану таким занудой, окей? - шут-ка. Шутка. Это была шутка, Либерти. Ты же не думаешь, что я всерьез смогу когда-нибудь отказаться от возможности пойти на поводу минутного "хочу"? Пусть даже это твое "хочу". В конце-концов, наверное... наверное, не так уж оно и важно - все, что там, за этими дверями.
  Я снова ловлю твою ладошку и тяну тебя к себе - сегодня все мои объятия слабые, не такие крепкие, как обычно. Это потому, что я жутко устал. Это потому, что мне сейчас тяжело. Но я тебя обнимаю, я улыбаюсь и шалопайствую. Потому что так, как я не могу не дышать, не могу остановить кровь в своих жилах, так я не могу не быть собою - пусть даже немного переломанным, но собою.
  - На счёт три бежим, - таинственно ,заговорщически шепчу на ухо, склоняясь к тебе во время второго за этот вечер, теплого и "уютного" объятия. - Если нас поймают, вали всё на меня. Раз... два... ТРИ!
  Снег, который мы не имеем возможности видеть в Сан-Франциско, белый, пушистый, славный - он радушно примет нас, двух чудаков, в свои объятиях.

0


Вы здесь » Golden Gate » Архив игровых тем » we are just pawns.