Это были весьма и весьма странные бараны. Скорее даже лошади. Но курчавые и с рогами. А еще у них были длинные хоботы, которым позавидовал бы любой среднестатистический слон. Словом, кажется, это были и не бараны вовсе. И даже уже не лошади... Они так быстро меняли свой вид, что Эйвери откровенно устал от процесса их идентификации. Он просто все считал-считал-считал их. Он забыл, зачем ему это было нужно в принципе, но знал, что так надо - и все тут, и ничего уже не попишешь. Или считай, или... Что "или" он тоже не знал. Потому что наконец провалился в бездонную галактику без сновидений и мыслей. Впервые за долгое время он уснул достаточно крепко и на сей раз, как это ни парадоксально, в помощь ему было не снотворное и не физические нагрузки до изнеможения, а простой и банальный подсчет мутированных барашей.
    Однако насладиться до схочу таким редким явлением Цезарю не удалось, потому что очень скоро какая-то неведомая сила принялась вероломно вытягивать его из сладкого морфеевского плена, хотя он отчаянно цеплялся за остатки того тяжелого, грузного, но дающего настоящий отдых, состояния полного отсутствия мыслей, чувств и ощущений.  В последнее время все чаще хотелось много спать - это был единственный способ не думать. Так вот, вернемся к нашим баранам. А точнее, теперь уже к их отсутствию. Что-то яркое неприятно резало глаза - Цезарь проснулся достаточно быстро и без малейшей надежды снова погрузиться в пучину безмолвия-безмыслия.
   Заметив, словно в тумане женскую фигурку и ни на секунду не задумавшись над тем, что выглядит эта фигурка далеко не так, как должна была бы выглядеть по представлениям Цезаря, молодой человек съежился и закопался по самый нос в одеяло:
- Бобби, ну какого хрена, а? Ну че ты вернулась вообще? А если и вернулась, могла бы сделать это как-нибудь потише... 
  Цезарь честно попытался закрыть глаза и отрубиться по новой - во-первых, в знак протеста - чтобы эта несносная девчонка не подумала, что может вот так просто перегадить ему всю малину; во-вторых... черт, да просто хотелось спать, чего уж тут что выдумывать? Вышло на двоечку. Сон уже махал белым ажурным платочком, Морфей заводил мотор и отбывал на родину, а Эйвери испытывал стойкое, нетерпеливое желание открыть глаза, но упрямо ему сопротивлялся, так что его ресницы подрагивали, зрачки под веками бегали, но сам их хозяин продолжал насильно удерживать глаза закрытыми.
- Бобби, ты... - наконец не выдержав насилия со своей стороны над собою же, Эйвери резко открыл глаза и в то же время откинул одеяло, но запнулся на полуслове, потому что увидел перед собой далеко не ту личность, которой здесь логично было бы находиться. - Руквуд?!?!
   Нет, Цезарь, конечно, догадывался, что девушка испытывает к нему определенные чувства, но ему и в голову не могло постучаться, что они настолько сильны! Подумать только - припереться ночью в комнату, беззастенчиво разбудить и смотреть так... Как? Нет, смотрела она как-то не совсем похоже на влюбленную и ослепленную влюбленностью барышню, что стало для Цезаря очередной загадкой за эти короткие несколько секунд.

Что ж, если бы не фраза о безнадежности положения Руквуд, Эйвери, пожалуй, все же вернулся бы к теории о том, что девушку сюда привели чувства, которые она, скажем, просто не могла больше в себе держать. Особенно убедительно звучало "мне нужно, чтобы ты меня выслушал" - прямо идеально вписывалось в теорию о тайной любви, разгаданной Цезарем. Но что-то здесь не клеилось, и сонный рассудок Цезаря пока что не мог сложить эту шайку-лейку в одну общую картинку, имеющую логический смысл. Поэтому, чтобы дать себе немного времени взвесить эту неоднозначную ситуацию, а также, возможно, дать немного времени Руквуд решиться заговорить о том деле, которое ее сюда привело (пока что она не слишком-то торопилась приступать к кульминационной части), молодой человек неохотно выполз из-под одеяла, протянул руку к рубашке, покоящейся на стуле у письменного стола и накинул её на плечи, не желая сейчас возиться с попаданием в рукава. На том и остановился. В конце-концов, с чего это он должен обременять себя одеваниями-раздеваниями, если это Руквуд по собственному желанию вторглась в его сонный мирок? Так-то он, конечно, счел бы неприличным болтать по душам, будучи в одних обтягивающих трусах-шортах, но не сейчас, ведь и сама Амбрелла уже плюнула на всякие там "прилично-неприлично".
  - Не знаю, с чего ты решила, что я - лучший слушатель, но прогонять, конечно же не буду, - милостиво согласился молодой человек, нарушая повисшую неловкую паузу. Он смотрел прямо на Руквуд и как-то незаметно для самого себя уже подсознательно начинал ей сочувствовать, потому что выглядела она и впрямь жалко. Она - решительная, несгибаемая. Девушка-танк! Девушка-воин. Где-то глубоко внутри Эйвери уважал в Руквуд эти черты - способность отстоять себя, способность отомстить и не давать никому над собой смеяться, отсутствие какой-либо слабохарактерности и таких свойственных слабому полу ярко-выраженных соплежуйных сентиментов. Это было ему очень близко и, если бы он не чувствовал в этом определенную схожесть с собой, пожалуй, он испытывал бы не жалость, а презрение, как к человеку, который сдался и сломался. Но и он сам сейчас был не в лучшем положении, а потому было что-то очень-очень близкое в этом всем, что заставило Цезаря на время погасить желание язвить и насмехаться, издеваться и подтрунивать. - Давай, начинай. Вот - рубашка, - Эйвери демонстративно оттянул край наспех накинутой одежды, - Вот - плечо, - продолжил молодой человек перечислять имеющийся в его распоряжении "инвентарь". - Плач. Подруга, - это слово "подруга" звучало как-то так неестественно и почти язвительно - но интонация вышла такой абсолютно неконтролируемо, будто все естество Цезаря протестовало против этого титула и органически его не принимало.

Возможно, выбор Руквуд на самом деле и не был таким уж странным и удивительным? Возможно, где-то на подсознательном уровне сама вселенская энергия, объединяющая все живые существа на планете, подсказывала ей, что этот некто, кто как нельзя лучше поймет и разделит её чувства - именно Я, а не какое-нибудь куда более близкое и родное ей существо? Просто потому что я и сам сейчас в большой, глубокой, беспросветной, мрачной и ... ну в общем, в заднице. По самое "не могу".  Правда, в отличие от Амбреллы, я не особенно задавался вопросом "чем я это заслужил", потому что местами таки заслужил. Но даже там, где напасти были вкрай несправедливы, толку от поисков ответов на риторические вопросы я не видел.
   Что ж, вынужден признать - начало было весьма и весьма интригующим - хотя бы даже потому, что я был не очень в курсе того, что нового понаписала в блоге наша Королевишна - как-то вот с арестом, с тюрьмой и прочими связанными с этим нюансами было совершенно не для подобных бессмысленных занятий. И если она разоблачила Руквуд, то каков шанс, что еще одно пятно на моей репутации однолюба (мне хотелось бы думать, что таковая репутация у меня все же имелась) не стало достоянием общественности? Хотя,  если учесть, что об этом от Амбреллы не было и слова - стало быть, тайное осталось тайным. К счастью и к удивлению.
  - Кас - это твой парень? - как-то несколько не в тему переспросил я, однако почти не почувствовал укола совести по этому поводу - в конце-концов, моя заинтересованность показывала, что слушаю я внимательно и даже пытаюсь вникнуть в суть - а разве не этого сейчас хотелось Руквуд? Впрочем, меня, конечно же, этот вопрос интересовал несколько под другим углом.  Я ведь знаю, что нравлюсь ей - и с каждой минутой мне все больше начинает казаться, что нехило так нравлюсь... Тогда что за парень и отчего она так за него держится? Слова об Эль - она же Эстель, она же Либерти, заставили меня машинально отвести взгляд в сторону - правда, зуб даю, Руквуд вряд ли могла это заметить - ей сейчас было явно не до чтения моих мимических признаний... А в конец цепочку размышлений прервала финальная информация, которая взвалилась на меня с такой силой, что ощущения были близки к удару обухом по голове.
  Признаться, я всегда теряюсь, что говорить в таких случаях, потому что чаще в голове крутится то, что собеседник менее  всего желает и ожидает услышать - цинично, но факт. И увы, у меня вряд ли вышло бы озвучить свои мысли так, чтобы после этого мною еще восхищались, как это всегда происходит с доктором Хаусом. Поэтому я просто молча приобнял Руквуд и скованно, сдержанно принялся свободной рукой поглаживать её по плечу, пока это молчание под неритмичные всхлипы расклеившейся вкрай Слезопроизводной Фабрики не стало настолько невыносимым, что мне показалось - еще секунда, и барабанные перепонки взбунтуются и лопнут.
- Ты ведь просила просто выслушать, да? - нарушили трагическую идиллию чьи-то слова. Оу! Да это же был мой голос! - Это значит, я могу... не комментировать, да? - сказал "А" - говори и "Б", чего уж там. Вряд ли Руквуд станет думать обо мне хуже, чем думала раньше.
    Это тяжело - выслушивать кого-то, когда у самого в жизни полнейший кавардак. Мне грозила тюрьма - конкретно и недвусмысленно. У меня был неразрешенный конфликт с девушкой и я не имел ни малейшего понятия, как найти точку соприкосновения... У меня была куча долгов. Я переспал с бывшей девушкой своего брата. Я переспал с лучшей подругой Руквуд, я переспал... Вобщем, я наблядовал - обобщим ситуацию. Не хватало только гонореи и поющих оленей. И при всем при этом мне нужно было утешать Амбреллу? Если бы я знал, какой аргумент мог подавить упрямые факты, то и сам бы уже бегал огурчиком. А так, я даже не мог выродить из себя банального, дурацкого "Все будет хорошо", потому что попросту в это не верил.

Приплыли... Я знал, что не стоило ввязываться в это мокрое дельце! Знал же, что этим просто усложню себе жизнь, а никакой практической пользы не будет. Знал, но не смог сказать "Нет" в лицо отчаявшейся девушке, кем бы она мне не приходилась. Я, конечно, не мировой добряк и вряд ли провернул бы подобный трюк, явись по мое сочувствие, к примеру, Ангелин. Но Руквуд - не она и вся наша ярость и ненависть, направленная друг против друга - скорее какое-то дурачество, вошедшее в привычку и не имеющее никаких веских оснований для существования. Не смог сказать "нет", а теперь сидел и сосредоточенно копошил свои мысли, тыкал будто бы палочкой в мозговые извилины, проверяя, есть там кто живой или нет. Черт, я иногда так вопиюще бесхарактерен... Уж не знаю, что лучше - слыть эгоистичной паскудой, которая в трудный момент ни в жисть не прийдет на помощь, или собирать себе в каталог "чем заебать себе мозг" чужие проблемы и при этом все равно выглядеть не самым лучшим утешителем...
   Но она была такой трогательной! Да-да, вы не ослышались! Руквуд выглядела омерзительно-трогательно и вызывала во мне несгибаемую ни под какими доводами рассудка жалость. Я куксился, хмурился, вздыхал, но так и не смог выдавить желанное "Руквуд, заканчивай и дуй отсюда!".
  Мое саркастически настроенное мышление в ответ на её риторический вопрос о том, почему ее ноги принесли именно ко мне, выдало, конечно же, свой вариант - потому что  я был единственным, кого не жалко потревожить и заебать.
- Понимаю, - в -надцатый раз я вздохнул и отвел взгляд в сторону, неловко протягивая руки к её "замочку" и осторожно, неуклюже похлопывая ладонями по нему. - Но, к сожалению, я не могу тебе сказать ничего утешительнее, чем то, что я, можешь быть уверена, явно не в меньшей заднице, чем ты, - Я, Я, Я, Я... Даже когда я сочувствовал и сопереживал, во мне всегда было слишком много моего "Я", оно лезло изо всех щелей и было наглядным пособием "Как быть первостатейным эгоистом". - Мне предстоит суд и, что вероятнее всего, тюрьма. Моя девушка - и я не знаю, бывшая или еще нет... Скорее да, чем нет, так вот, моя девушка за тысячи киллометров и ее, наверное, моя судьба сейчас мало волнует. Так что... Знаешь, меня всегда умиляли семейные психологи, у которых дома холодная война. Нельзя дать того, чего у тебя нет. Оптимизма и гениальности, чтобы разом решить все проблемы у меня нет, а иначе я бы им воспользовался. Тогда как я тебе-то помочь могу? - откровенно говоря, я надеялся, что эти слова, хотя и не утешат Амбреллу, но все же дадут ей почувствовать некую солидарность с моей стороны. - Я тоже не знаю, что тебе делать дальше. И никто тебе этого не скажет.
  Что ж, по крайней мере, когда в следующий раз у Руквуд случится очередной апокалипздец, она будет знать наверняка, кто не сможет ей ничем помочь - это я. Нависла тяжелая, неловкая пауза. Мне не хотелось продолжать этот разговор, но и не хотелось выпроваживать Амбреллу - таким образом я будто бы наказывал себя за хамство, когда-либо проявленное к ней, за то, что сейчас веду себя как сухарь. Я встал с кровати, обронив на пол рубашку и прошелся вдоль комнаты, попутно думая о том, что это все ненормально - её положение, её раскисшее состояние. Амбрелла не такая. Она сильная. Она боевая. Может быть, стоит ей об этом напомнить? Девушка с таким крутым нравом, с таким стальным стержнем внутри не должна лить слезы в комнате какого-то говнюка... Почему бы не дать ей это понять? Иногда такие вещи являются отличным стимулом все сносить и быть еще сильнее.
- А знаешь, Руквуд, - подчеркнуто свысока наконец отозвался я и мой вид сейчас уже не выражал никакого сочувствия, хотя внутри  я все еще жалел её, сжавшуюся в комочек и поникшую. - Я скажу, что тебе делать. Тебе нужно перестать быть размазнёй. Живи дальше. Просто_живи_дальше. Дышишь? Здорово. Продолжай в том же духе. Ходишь? Ходи. Можешь даже бегать - не противопоказано. Но жалеть себя - это самое худшее из возможных вариантов. Худшее, что ты можешь для себя сделать, - я пытался говорить твердо и в своей привычной манере. Пусть лучше ненавидит меня, если это даст ей сил.

Знал ли я, что вызову своими словами не благодарности от спасенной утопающей, а бурю и лавину гнева на свою... ну, скажем, условно кудрявую и условно белобрысую голову? О да, даже тех редких встреч, тех скупых сведений, которыми я непроизвольно успел разжиться за годы учебы под одной крыше с Руквуд, хватало, чтобы с точностью мифического оракула видеть не возможные последствия, а вполне конкретный и гарантированный исход. Делал ли я назло? Вовсе нет. Парадокс? Отнюдь.
   Я хотел привести её в чувство. Я хотел напомнить ей, кто она, где она, какая она. Я хотел, образно выражаясь, хорошенько вструхнуть её за плечи и проорать - Очнись! Раскрой глаза, залепленные проблемами! Ты, Амбрелла Руквуд, гордячка и снежная королева; ты - недоступная и высоко себя ценящая девушка, которая никогда и никому не позволит втаптывать себя в грязь и делать что-то, чего тебе не хочется. ТЫ приходишь в комнату к человеку, которого... да да, которого вот сейчас, наступая на меня, как озлобленный решительный враг на противника, ненавидишь... Впрочем, нет! Не ненавидшь. Который тебе нравится и, наберусь наглости и смелости заявить, - ОЧЕНЬ нравится, и вот за это-то ты его ненавидишь еще больше... Ты приходишь к нему среди ночи и киснешь?! Что с тобой, Руквуд?! Тебе не идет быть  слабачкой. И я хочу, чтобы ты об этом вспомнила. И даже если мне тебя искренне жаль, я попытаюсь вдохнуть в тебя назад твой запал и жизненные силы. Без разницы, каким путём.
   Она наступала на меня, а я, по всем законам жанра и психологии, должен был бы, пожалуй, слегка стушеваться и делать мелкие инстинктивные шажки назад. Но мои инстинкты, видимо, вступили в борьбу между собой и самосохранение явно не оказалось в дамках. Потому что я стоял, недвижимый, не снимая с себя маску не безразличия, нет - напротив, задора и решительности. Она выплевывала в меня оскорбительные, по ее мнению, слова, а я не открывал для себя ничего нового и лишь потешался тому, как ей, должно быть, претит мысль, что у нее срывает крышу от такого вот мудака, как я. И, вернемся к нашим баранам, я снова почувствовал, что достиг своей цели - заставил её абстрагироваться от собственных проблем. Не это ли ей было нужно, когда она шла ко мне, оставив все свои амбиции и наши прошлые недоразумения где-то там,  у порога моей двери?
   Я завел руки за спину и лишь чуть больше вскинул подбородок, теперь явно глядя откуда-то "свысока" на Руквуд. Я не мог скрыть того, как мне льстило осознание её симпатии к себе.
  - Тебя это бесит, Руквуд, да? Вижу, что бесит. Каково это - чувствовать непреодолимую тягу к человеку, к которому умом ты испытываешь неприязнь? Каково это, понимать, что тебе нравится сволочь? Расскажи, -  о, я, должно быть, выглядел неимоверно дерзко и гадко в этот момент! Но я смотрел на Амбреллу с явным вызовом и... Ждал. Я чего-то ждал и будто бы был в предвкушении. Что-то витало в воздухе, как-то "не так" накалилась атмосфера и, надо думать, девушка тоже это чувствовала. Какая-то странная, дикая шутка природы - допускать сейчас мысль о том, а что, если... ?
  Мне уже совершенно нечего было терять в этой жизни. Все, что было можно - я потерял (к слову, именно слова Амбреллы мне об этом напомнили и с незримым укором саданули раскаленное, еще не потухшее и не остывшее сердце). И нет, вопреки тому, что бросила мне в обвинение разъяренная, отчаянная девушка, мне не было наплевать на чувства других и на ее чувства, в частности. Именно по этому я считал, что ей не стоит расплескивать их - потаенные, очень личные, хотя и горькие, на таких людей, как я - которые в ее жизни даже хуже, чем "никто".

Ненависть - слишком сильное чувство. Чтобы его испытывать, - я имею ввиду, именно ЭТО чувство, а не то, что, зачастую, за него принимают - наплыв негативных чувств, импульсивное мысленное отторжение и тому подобные, так вот, чтобы его испытывать, должны быть достаточно веские основания и ни наша первая нелепая встреча с первоапрельской шуткой, ни любые другие последующие встречи, включая и месть Руквуд в парикмахерской, - ничто из этого не являлось достаточно веской и глубокой причиной для настоящей, всепоглощающей, беспросветно черной ЕЁ. Так что я, как и прежде, решительно не воспринимал всерьез подобные заявления Амбреллы и более того, по прежнему вероломно забавлялся ими. Вообще по большому счету, я вдохновлялся любым проявлениям сильных чувство ко мне, даже если это было неприязнью. Единственное, чего не терплю ни под каким соусом - индифферентности к себе...
   Признаюсь, в какой-то момент я даже решил, что Руквуд и впрямь собирается меня звонко садануть что есть сил ладошкой по физиономии и достойно к этому подготовился, напрягая все свое тело и подключая сноровку, внимательность и ловкость, чтобы в нужный момент подхватить разбушевавшиеся конечности ярой ненавистницы. Но... Но произошло то, что я, возможно, и предполагал - но лишь в самых смелых своих мыслях; опасливо, неуверенно, как нечто вполне желаемое, но совсем уж маловероятное. Руквуд. Меня. Поцеловала. Это не был дерзкое остервенелое впивание губами, словно она твердо нацелена высосать из меня все соки. Это был странный в своей нежности и вкрадчивости, мягкий поцелуй, никак не похожий на то, что внешне сейчас происходило между нами и тем более никак не вяжущийся с её же собственными словами.
  Бутон моего болезненно разросшегося самолюбия распустился во всей своей красе! Когда-нибудь оно сведет меня с ума и я свихнусь на себе окончательно...
  Я не успел интуитивно прикрыть глаза, успокоенный, утихомиренный, укачанный колыбельной этого поцелуя - Руквуд, хотя и не рывком, не внезапно и не резко, но отстранилась, а я с удивлением воззрился на этот ураган эмоций. Я считал тебя занудой, ты знаешь об этом? Неужели и ТЫ умеешь удивлять? Или это своеобразная запоздалая месть за мой украденный у тебя поцелуй тогда, в бассейне? Что бы это ни было, я смотрю сейчас на тебя без присущей мне насмешки, которую, возможно, и хотел бы вложить во взгляд, чтобы лишний раз подтвердить свое превосходство.
  А я ведь просто человек, Амбрелла. Просто человек. Не многим больший мудак, как среднестатистический яйценосец. И я, как и любой другой был бы на моем месте, порядком взволнован и обескуражен твоими действиями, но отнюдь не робею, столкнувшись лицом к лицу с внезапностью проявления твоих чувств. Я неторопливо, будто некое существо, запускающее свои щупальца, сплетаю свои руки за твоей спиной и отвечаю на твой поцелуй так, как могу - со всей отдачей и даже больше. Потому что ты изначально не относилась ко мне так, как относятся многие - не подкармливала хищного зверя - мое самолюбие, а значит, мне было вдвойне необходимо покорить тебя и доказать, что меня не за просто так любили мои бывшие девушки. И просто девушки. Я дышу часто и сбивчиво - тяжело делать это полноценно во время поцелуя, когда, ко всему прочему, сердце колотится так, будто пытается пробиться сквозь ребра.
  Мне кажется, я не раз об этом думал и представлял себе подобную ситуацию, и даже почти не верю, что это случилось. Поэтому вожу горячими ладонями по твоей спине, словно бы ощупывая и убеждаясь в реальности происходящего, временами, правда, нахально приспускаюсь чуть ниже - ну когда у меня еще будет шанс помацать твои мягкие места, а, Руквуд? И не получить за это по заслугам - что немаловажно!
  Чтобы отдышаться и узнать, что будет дальше, чтобы увидеть в твоих глазах импульсивное, сумасшедшее "да" или смущенное, растерянное, испуганное "нет" - я отрываюсь, немного наступая на тебя и заставляя двигаться задом-наперед - ближе к кровати.
- Тогда ненавидь меня еще больше, - я умею улыбаться без хамовского огонька, ничего из себя не строя и не цепляя образ эдакого лощеного парвеню. Я умею быть простым. Я умею нравиться женщинам, представляешь, Руквуд? И знаешь, я говорю это не для пафоса, просто так даже любопытней... Ничего пикантнее в моей жизни еще не было, и если ты мне откажешь в этом непередаваемом ощущении чувственной амбивалентности, то ты будешь просто сукой, прости мне мой французский акцент!

Интересно, ты сомневаешься? Интересно, а как ты для самой себя сейчас объясняешь эти действия? Как ты ПОТОМ объяснишь себе, что толкнуло тебя ко мне в койку? Будешь ли жалеть и усердно стирать из памяти ненавистный эпизод? Не знаю, чего бы я хотел больше - чтобы потом в твоем отношении ко мне что-то бесповоротно изменилось, изломалось, или же чтобы все оставалось, как было - необъяснимая импульсивная неприязнь, только теперь еще с одним общим, весьма и весьма пикантным воспоминанием.
  Ты знаешь, сейчас ты мне напоминаешь скованную, зажатую девственницу, которая не может внятно ответить - что она здесь делает, с кем и главное - зачем. Ты так робко (робко? Руквуд, это ты вообще?) пятишься назад, ты так покорно садишься и смотришь на меня покоренным взглядом, что я в какой-то момент начинаю испытывать некую долю разочарования. Потом, правда, вспоминаю, что это ничуть не меняет дела, что в этом, возможно, выражается твой внутренний надлом и, возможно, я, не зная тебя достаточно, неверно истолковую твое поведение и эмоции. Но одно я знаю точно и никакого двойного дна в этом быть не может - ты сейчас зазываешь меня к себе, ты ждёшь, когда я начну действовать и, приготовьтесь услышать нечто невероятное, находящееся на грани с фантастикой, ТЫ ХОЧЕШЬ меня. Меня, Руквуд. Представляешь? Это так... заводит? Нет, это слишком простое и приземленное слово. ВО мне сейчас медленными теплыми потоками поднимается странное чувство чего-то абсолютно неправильного, но желанного - я тоже хочу этого, Амбрелла.
    Я могу быть любым - могу быть покорным ласковым котёнком, могу холодным надменным типом, могу коварным беспечным казановой -  и в любом из этих образов я в той или иной степени буду собой, так что я еще не знаю, что сейчас лучше...
  Я неторопливо подаюсь вперед, одну руку запуская в волосы растерянной Руквуд, они прочно вплетаются, путаются, цепляются, а я тем временем упираюсь в кровать второй рукой и нависаю над девушкой таким образом, чтобы ей было просто необходимо немного расслабиться и откинуться назад. Короткий поцелуй - лишенный какого-то особенного значения, но являющийся вступительной ноткой, финальной проверкой, прежде, чем я окончательно буду убежден, что ты не шутишь, что ты не отступишь, и я убираю руку из твоих волос (я бы с удовольствием оставил ее там, но мне не хватает третьей конечности в таком случае, чтобы продолжить...). Высвободившимися пальцами я проворно пробираюсь под твою водолазку и чувствую, как ты напряжена. Ну ладно уж, не парься, я не буду таким наглым, каким ты привыкла меня видеть. Я могу быть и серьезным, и вдумчивым, и осторожным... И лишь немного дерзким - настолько, чтобы  этого хватило для продолжения "банкета".
  А знаешь, там, под броней неприступности, сарказма и язвительности, там, под одеждой, ты - такая же женщина, как и другие - жаждущая ласки, податливая под теплыми умелыми руками, мягкая, привлекательная и желанная. И ты, как и любая девушка, наверняка откликнешься легкими подрагиваниями на дорожку из поцелуев, которую я проложу сначала от шеи к плечу - насколько мне позволит это сделать твоя одежда, а  затем - на тоненькую искривленную линию от пупка и выше.
  Господи, что я делаю...Что я творю? Руквуд - это же РУКВУД! Совсем недавно я пробовал на вкус кожу её лучшей подруги Эстель, чуть раньше была - Дианна... Теперь - Амбрелла... Кажется, я начинаю превращаться в невесть что. В этот момент я как раз останавливаюсь возле полоски твоего бюстгальтера, поднимаю на тебя глаза и понимаю - сказочно похер, во что я там превращаюсь. Мне хорошо. Ей - тоже. Разве есть что-то, что могло бы меня удержать?
  - Ты сейчас понимаешь, что делаешь? - осторожно осведомляюсь у Амбреллы, глядя на нее и многозначительно вскидывая брови. Я-то понимаю, но мне бы не хотелось, чтобы впоследствие все выглядело так, будто я воспользовался её неадекватным состоянием. На всякий случай - чтобы подсказать ей правильный ответ, одной рукой - буквально кончиками пальцев, я вероломно следую пальцами по ножке под юбку - чуть дальше от края, совсем-совсем немного . Буравлю взглядом и мысленно клянусь, что если сейчас она вдруг скажет "нет", то мне будет решительно плевать...

В сущности, это было все, что я хотел знать. И даже несмотря на то, что ответила ты весьма двусмысленно, я, как порядочный джентельмен... нет, не джентельмен, как порядочный... кобель? Нет, скажем, порядочный Цезарь Эйвери, должен был его задать для очистки собственной совести. А может быть это все пост-бессонничный бред, который смешался со странностью происходящего, а потому и я, как человек, попавший в нестандартную для себя ситуацию, веду себя соответственно - не так, как повел бы себя в любой другой раз, если бы на месте Руквуд была не Руквуд.
  Но теперь, только теперь, когда она так решительно сделала шаг навстречу, хотя я и ощущал некоторое ее внутреннее напряжение (впрочем, может, и это все было надуманным?), когда она сама стянула с себя водолазку (я привык делать это сам, Амбрелла. И тебе не стоило брать на себя мою святую обязанность, но в этом, видимо, вся ты..) - лишь тогда я во всей полноте осознал, что сейчас в моих руках, льнет ко мне всем телом, проявляет невиданную прежде, не замеченную мною ранее, страсть и желание, Амбрелла Руквуд. Принципиальная, холодная, где-то жесткая - Руквуд.
  Меня настолько сильно взбудоражила сама эта мысль, в особенности, когда я машинально воскресил в памяти наше нетривиальное знакомство, её жестокую месть, её насмешки и вечно пренебрежительный взгляд, что теперь мои действия уже совершенно не нуждались в разрешении, в одобрении девушки. О, теперь я уж и не знаю, что смогло бы меня остановить. В одну секунду из вкрадчивого, будто бы даже боязливого осторожного любовника, я превратился в того, кем привык быть всегда. Собственно, в себя - не знающего преград, не ведающего границ, не признающего правил и в некоторых случаях морали и принципов.
  Чтобы как-то "наказать" непокорную, самовольно скинувшую с себя часть одежды, Руквуд, я завел ее руки ей же за спину и припечатал их своей ладонью друг к дружке. Мое дыхание вмиг сделалось совсем-совсем горячим, раскаленным и частым, я нисколько не стыдился того, насколько возбудила и взбудоражила меня вся эта ситуация - порывисто крал у Руквуд поцелуй за поцелуем, второй рукой между тем избавляясь от остальных деталей ее гардероба - впопыхах, так, как это делают люди, внезапно охваченные страстью. Впрочем, торопился я скорее от осознания того, что эта горячая штучка вполне способна извернуться и опередить меня, чего я, конечно же, не хотел, ведь снимать одежду с женщины - это особая привилегия, особое удовольствие - во многом не столько физическое, сколько эстетическое. А я ж хренов эстет, ты знала, Руквуд? Знала, что меня увлекают не только самые банальные притягательные женские места, но и само то, как выгибается пластичное женское тело, как напрягается гладкий животик с волнующей впадинкой пупка...
  Я изредко позволяю тебе целовать себя. Ну вот, я на "ура" справился с застежкой бюстгальтера и он мягко сполз вниз, открывая передо мной новые восхитительные горизонты. Черт, черт, черт! Мне пришлось даже выпустить твои руки из своего плена, потому что просто так оставить без внимания ЭТО... я бы себе этого никогда не простил! Я хочу заклеймить тебя везде и всюду своими прикосновениями, чтобы твое тело, всякий раз, когда бы ты меня видела после сегодняшней ночи, вспоминало их, воскрешало, воспроизводило ощущения... Зачем? Не время искать причины и подоплеку.
   Второй рукой я нащупываю твои коленки и понимаю, что от высоких сапожек следует избавиться сейчас же - женские ступни - моя фетишь. Господи, Руквуд, как же так? Как так случилось, что за несколько минут ты для меня из железной леди, которую я смутно представлял себе нежной и чувственной женщиной в принципе, превратилась в пылкую любовницу, на которую охотно растачаешь весь свой пыл, свои ласки, на которой не устаешь практиковать наработанные практикой "фокусы и штучки"? Почему раньше ты не говорила, что ты, черт возьми, ЖЕНЩИНА?! О, я знаю, Руквуд, что всегда буду гордиться тем, что сумел зажечь ТЕБЯ. И сейчас я не дам тебе ни секунды более на размышление - что бы я ни делал, я периодически возвращаюсь к твоим губам, чтобы не дать им вдруг что-нибудь сказать. А еще - я заметил, что у тебя торчат уши. Но будь уверена, девушка со странным именем и загадочной душой, это самые сексуально торчащие уши, которые я когда-либо видел!

Руквуд - такая...Руквуд! Даже сейчас, выгибаясь подо мною шаловливой кошкой, она не перестает блистать той ехидцой, которая мне сейчас кажется даже... очаровательной? Черт, гормоны и желания - это такой искривляющий фактор, это такие очки - похлеще подростковых взглядов, которые все вокруг представляют в каком-то совершенно ином, далеком от истинного, свете. Вот сейчас это была маленькая коварная подлость со стороны Руквуд... Вместо того, чтобы заставить мышцы моего живота судорожно сокращаться по иному поводу - скажем, от легких прикосновений ее ноготков к моим бедрам, от покусываний чувствительных фрагментов моего тела, - вместо этого она  заставляет меня испытать сию пикантнейшую неожиданность путем звонкого воссоединения резинки трусов и моего тела! В тот момент, когда её ручонки совершили это вероломнейшее из возможных действий (спасибо, дорогая, что яичницу не всколошматила...), я как раз с вожделением приложился к аккуратным соскам - я же говорил, что не смогу пройти мимо... В ответ на её невтемное подленькое "прости", я отреагировал весьма и весьма достойно - ловко уцепился острыми зубами за кончик нежнейшей ткани, слегка отпрянул от Амбреллы, прихватив таким образом с собою и сосок, и, хитро сощурив зеленые глаза, прикусил еще чуть сильнее - не настолько, конечно же, чтобы доставить ей реальную боль с последствиями, но, уверен, ощутимо, после чего это маленькое чудо, приводящее в восторг наше мужское сознание, попросту выскользнула, оставив свой незаметный привкус на моих губах.
   - Ты не исправима, - обезоруживающе улыбаюсь, буравя псевдо-сердитым взглядом блестящие угольки ее глаз. О Боги, как она на меня смотрит! Один этот взгляд Руквуд чего стоит! Я запомню его, Амбрелла, поверь. Запомню и когда-нибудь напомню тебе об этом!
   Уже единожды ощутив тебя на вкус, теперь я просто не могу остановиться - я ведь уделил внимание одной твоей "малышке", а вторая тем временем прозябала в безвестности, так что я теперь спешу исправить это досадное недоразумение, приникая к ней шершавым кончиком языка и слегка прихватывая ее снизу вместительной по этой части ладонью.
   Игра у нас пока что идет лишь в одни ворота - ты, хотя и пышешь неподдельной страстью, тянешься ко мне всем телом и временами пытаешься исследовать меня своими губами, кажешься мне несколько неуверенной в своих действиях. Мне сложно понять, в чем причина - есть ли это твоя стандартная модель поведения с новым мужчиной в постели, или же это что-то другое... Но мне бы хотелось, чтобы и твои руки не знали сейчас преград - я  ведь тоже хочу отхватить свой кусочек ласк и удовольствия! Поэтому я, пожалуй, пойду против собственных правил и немножко тебе подскажу... К примеру, мне нравится, когда девушка закидывает ногу мне за поясницу вот так. А еще, можно заставить меня хрипеть от удовольствия и шумно выпускать из ноздрей раскаленный воздух, если твоя ручка ляжет мне на живот вот так. Только умоляю, больше не трогай резинку, окей? Лучше подумай, на что я намекаю... нет, о чем я говорю прямо и недвусмысленно, направляя твою руку вот сюда.
  Подав тебе несколько "условных сигналов" и тем временем полностью исполнив свой долг перед твоими очаровательными "спутницами", чьи темно-розовые венцы теперь задорно топорщились, я решил приступить к более радикальным мерам. Даже не верится, что сейчас с тобой мне позволено всё, Руквуд... Правда, на верится. Не верится, что сейчас ты не саданешь меня коленкой по причинному месту, когда я буду крастся двумя пальцами вдоль твоих ребер к талии,  а там ловко потяну за ткань нижнего белья, приоткрывая завесу самого заветного. Не верится, что ты не остановишь меня, когда я скользну теплой мягкой ладонью дальше, желая подзадорить, зажечь, раздразнить тебя еще больше. Мне ведь всегда и всего мало, Амбрелла. Мне всегда нужно больше. Мне мало того, что говорят мне твои глаза и губы, я хочу, чтобы все твое тело в унисон твердило, что сейчас и здесь я - это все, что ему нужно - твой пульс, твой кислород, та побуждающая сила, заставляющая сердце биться.

Есть вещи, которые я, наверное, никогда в своей жизни не пойму и не познаю. И в стройной линии из всяких дзен-буддизмов, язык-сломаешь-хуизмов и прочих извращений человеческой фантазии стоит она. Руквуд. В принципе, каждая женщина по-своему непонятна и не поддается пониманию до конца, но в случае с Руквуд уже можно говорить не о девушке-загадке, а о "Необъяснимо, но факт".  Необъяснимо, но факт было то, что меня в принципе влекло к ней при всем при том, что чисто по-человечески мы были категорически не совместимы своими бараньими характерами; необъяснимо, но факт было то, что она - замороченная на всю голову какими-то внутренними принципами, стала инициатором этого странного происшествия... Да и все то, что сейчас сверкало и искрилось между нами - было в целом, вобщем, в частноми по отдельностИ, никаким логическим объяснениям не поддавалось.
   Её поцелуи были так непривычны и необычны, хотя с чисто физической точки зрения никакой загадки в себе не таили. Но каждый давал легкий, но ощутимый заряд - словно эта бестия не губами ко мне касалась, а электрошокером. Очевидно, я неустанно подпитывался мыслью о том, как неправильно то, что мы вытворяем; тем, что ситуация в какой-то мере была воплощением потаенных фантазий... Но черт, несмотря на то, что я то и дело терялся в собственных ощущениях, мне безумно все это нравилось. Это все было так и серьезно и полушуточно одновременно, хотя я обычно не склонен к юмору в постели. Нет, абсолютно не склонен.
   Я, как последний лох, купился на это её интимное поползновение под мое нижнее белье и уже успел растянуть губы в слащавой довольной улыбке, но тут Амбрелла без малейших зазрений совести преподнесла мне еще один сюрприз. Конечно, я отчасти сам виноват - позволил ведь, доверился. Но, о черт! Это перебило всякие ощущения и вызвало волну неконтролируемого раздражения. Впрочем, оно быстро трансформировалось в какую-то особую, непривычную, странную страсть - еще более горячую, чем прежде. Кажется, для меня это становилось уже делом принципа - выстоять в этой схватке между моими любовными хитростями и ехидством и коварством Руквуд, которое оставалось при ней даже в такие пикантные моменты.
  - З-з-зарррраза, - все еще не в состоянии расслабить напрягшиеся мышцы живота, нервно смеюсь - почти злобно, но не всерьез. Впрочем, о черт... за это ощущение затвердевших сосков, прижатых к моей грудной клетке, я, пожалуй, попытаюсь тебе простить! ОДнако, вслед за вероломным садизмом с резинкой приходит насмешливый щелчок по уху. Руквуд! Руквуд, ты нахрен невыносима! - так и хочется проорать ей. Я чувствую себя бессильным перед её арсеналом садистских штучек. Мне уже не кажется столь обширным и действенным мой склад хитростей дамского угодника - кажется, тебя ими не проймешь. Что ж, смое время перестать заморачиваться и просто отдаться мощной волне страсти, которая подпитывается этой смесью раздражения и нетерпения.
  - Ты невыносима! - сердито констатирую факт и хмурю брови в жалкой попытке придать больше веса своим словам. Я чувствую себя поверженным и от этого бешусь только еще сильнее. И от этого в геометрической прогрессии растет мое желание завладеть тобою полностью и до конца.
   ОДной рукой скользнув тебе под спину, я прижимаюсь к тебе сильнее, на время прекратив делать что-либо своими губами. Мое лицо напротив твоего и я просто сверлю тебя взглядом, время от времени облизывая губы - они в миллиметре от твоих, от чего выходит так, что я подчас задеваю и их. Ничего, нестрашно - я и сам управлюсь, больше я тебе не доверю этот тонкий процесс... И пусть удобства в этом мало - одной рукой стаскивать с себя трусы, тебе я больше не верю, коварная женщина! Я найду на тебя управу, обещаю!
   И хотя у меня не настолько изощренная фантазия для пыток, я буду брать тебя твоими же желаниями. Физиология - она штука упрямая и, как бы ты ни хотела сейчас в своей головке обдумывать очередной план злостного издевательства надо мною, уверен, когда моя рука, освобожденная от обязанности раздевать меня, переключится снова на тебя, скользнёт вот здесь, пальцы нахально нащупают самый податливый из рычажков давления на центр удовольствий, то ты просто не сможешь уже думать о чем-то другом кроме того, как ты хочешь меня. Хочешь же? Я более не нуждаюсь в ответе - твое тело говорит вместо тебя об этом и ему, кстати, я верю.
    Ты чувствуешь, что я уже совсем-совсем близко? Кузнечным молотом мое сердце сигнализирует о легком волнении, сопровождающем лично для меня этот процесс. О, я волнуюсь, да. Но не тем незрелым волнением, конечно же, свойственным желторотым юнцам, нет. Это нечто другое. Просто я привык все делать по высшему разряду, ну а ты - особый случай, форс-мажорное обстоятельство, к которому я не был готов. Я чувствую тебя всем своим телом - твою мягкую, горячую грудь, прижатую ко мне, твой животик, под действием дыхательных процессов то влипающий в меня сильнее, то слегка отстраняющийся; твои бёдра и... Я готов. А ты?
  Не хочу слышать ничего - никаких потенциальных возражений и колкостей, поэтому нагло заткну тебе рот поцелуем, предупреждая о том, сколь радикально я сейчас настроен. Я уже инстинктивно начинаю двигаться навстречу тебе, будто опробывая этот ритм, согласовывая его с тобой, хотя самого главного еще и не произошло. Ну, держись, Руквуд!

Сейчас в эту минуту во мне отключились решительно все процессы - мне даже показалось, что я и дышать перестал. Только легкие поползновения в твою сторону, только легкие предупреждающие движения бедрами, с каждой секундой приближающие меня к тому, к чему мы, собственно, синхронно стремились. По крайней мере, мне казалось, что так и было. Да что там! Я был в этом уверен, потому что такие действия никак иначе истолковать нельзя. Именно поэтому внезапная перемена в тебе стала для меня даже не неожиданностью, а чем-то, во что верится с трудом. То есть, теоретически, я понимал, что такое бывает, но чтобы вот так СО МНОЙ?  Как вулкан. Ты смотришь об извержениях по новостям, читаешь об этом в выпусках газет - всё реально, есть ли сомнения? Но разве ты думаешь, что, встав как-то утром с постели, застанешь за окном бурлящую реку раскаленной лавы? Нет, вряд ли. "Только не со мной" - всегда так.
  И твоя ладошка на моем прессе - я воспринял это, право же, как шутку, как твою очередную забаву, призванную для того, чтобы еще больше разгорячить меня (хотя куда уж больше-то?). Я даже оценил по достоинству это несмелое противоречивое сопротивление, улыбнулся сквозь поцелуй, но не отступился. Ей-Богу, еще секунда - и я бы вошел в тебя со всей той пылкостью и страстью, которую ты во мне так быстро зажгла, сделав её безудержной и странной. Еще секунда - и я бы услышал твой томный вдох, почувствовал бы, как твоя спина прогибается, а тело, как растопленный кусочек масла, подается мне на встречу и тает. Еще секунда... Секунда, которой мне не хватило, которую я не успел у тебя выкрасть, которая вероломно отделила меня от сладкой неги. Твое жест уже не выглядел шуткой, хотя я все еще продолжал тешить себя этой мыслью. Но слова - ненужные, неправильные, "невтемные", они расставили все по своим местам. Ты подло поставила меня на место. Обломала в такой момент, который я, ей-Богу, тебе никогда не прощу.
  Я из тех людей, которые любят искать причины обстоятельств. Я из тех людей, которые не верят в "просто так". Но знаешь, в этот момент, когда вся моя голова была напрочь затуманена крышесносным выбросом гормонов, мне было как-то совершенно не до этого. Я знал одно: я тебя хотел и хочу, моё тело изнывает и отчаянно умоляет не прекращать начатого, ибо уже слишком поздно - так считают члены моего тела.
  Я сдерживаю пылкую яростЬ, выпуская горячую струю воздуха носом и роняю голову, утыкаясь лбом тебе в ключицу.
- Я уже говорил, что ты невыносима? - пока еще не все потеряно, я сдерживаю себя. Я ведь пообещал себе стерпеть всё и покорить эту вершину. - Руквуд, кончай свои шутки. Это уже совершенно не смешно, - я замер и не двигаюсь, но ты должна, ты не можешь не ощутить пульсацию крови там, где сейчас сосредоточено все мое притяжение к тебе.  Соскользнувшая с моей поясницы твоя нога - это просто финал. Это уже не запятая, нет. Это точка. Болезненная, невыносимая, как ты сама. Неприятная, вызывающая глубокое уязвляющее разочарование. - Амбрелла, - я цежу слова почти по слогам, бубня их приглушенно, поскольку все еще утыкаюсь лицом в твое покрывшееся легкой испариной тело.  - Амбрелла, почему нельзя? Я хочу этого. Ты хочешь этого. Просто расслабься и получай удовольствие, окей? - во мне все кипело. По правде говоря, там, внутрИ, я уже был в кипучей ярости, но, конечно же, сдерживался, потому что любое неверное слово сейчас лишь подтвердило бы ей верность ее сомнений, а моя цель  сейчас была другая - доказать, что я её не обижу, что ничего плохого в происходящем между нами нет, что я не бесчувственный мудак, и что ей д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о может быть со мной сейчас хорошо. Очень хорошо. Невыносимо хорошо.
  Я же чувствую тебя, Руквуд. Я же чувствую, как твое тело противится сказанным тобою словам. Оно не хочет подчиняться твоему разуму, так что оставь его в покое и дай себе сбросить напряжение самым лучшим и действенным способом. Уж я-то знаю в этом толк, можешь мне поверить...

Я никогда не пойму людей, которые ставят себе ограничения, которые запирают себя в невидимый, но вполне ощутимый футляр, придумывают целую кучу правил к уже существующим, заморачивают себе голову, запутываются, вяжут узелки, а потом бац - в один прекрасный момент оседают и совершенно не знают, что делать. Потому что та целая куча формальностей и условностей просто не дают возможности придумать какой-либо выход, потому что пути перекрыты со всех сторон и даже когда появляется вполне действенный вариант, влезает некое назойливое "но" и "если". Зачем тебе это, Руквуд? Зачем ты надумала себе целую кучу "не могу" и "нельзя", тогда как природа создала все до смешного просто? Я не верю в китайскую и любую другую заморскую философию и никогда не вдавался в ее подробности, но что мне на самом деле близко - так это черно-белый значок инь-янь. Знаешь, почему? Потому что он символизирует для меня воссоединение двух разных по структуре вещей. Черного и белого. Мужчины и женщины. Видишь, как просто все создала природа? Я - мужчина. Ты - женщина. Мы сейчас вдвоем в моей комнате, лежим на моей постели, наши желания схожи и гормоны напевают в унисон развесёлую песенку. Но тут появляешься ты с разноцветными красками и черно-белое теряет свою гармонию. Появляются какие-то добавочные правила и законы, превращая простую гармонию тел в невыносимую какофонию... Бред какой-то.
   Твои "должна", "хочу", "нельзя"... Я уже перестаю разбирать, где и что, а также что каждое из слов значит по отдельности. Я просто вижу, что то невероятное, необъяснимое и удивительное, что родилось изничего, что появилось изниоткуда и снесло нам крышу - безвозвратно утеряно и нарушено. Ты уже не шалишь своими ручками, не раззадориваешь меня, не сверишь угольками глаз. Ты прячешь свою грудь, которая помнит еще, точно знаю!- помнит, мои прикосновения - так, словно, я не знаю, как она выглядит и как заманчивы темные ореолы на фоне бархата кожи цвета молочного шоколада.
  Что ж... В конце-концов, как бы мне ни было обидно, как бы мне этого ни хотелось, не буду же я брать тебя силой. Это не в моих правилах. Мне бы хотелось сейчас разразиться проклятиями, вот правда. Кричать, ругаться, сердиться. Склонен думатЬ, что всему виной гормоны - ведь зачастую именно они правят бал. Возможно, где-то отчаянно паникует уязвленное самолюбие, но как-то неубедительно совсем - видимо, оттого, что внутренне я осознаю - причина не во мне и не в том, что я тебя не привлекаю, ведь ты уже доказала мне обратное. И в сущности, для подпитки моего болезненного самомнения было уже достаточно того факта, что ты сломалась и была готова. Что ты сама первая потянулась ко мне за поцелуем, что ты отзывалась на мои ласки, хотя взамен, признаться, дала не так уж и много... Так что все, что во мне сейчас бушует неуёмною грозой - всего лишь физиология. Гормоны. И это заставляет меня держать все внутри, закупоривать все ходы и выходы для раздражения, травить себя им изнутри, а внешне возвращаться в свое постоянное невозмутимое состояние. Разве я, Цезарь Эйвери, могу показать тебе, Амбрелле Руквуд, свои слабости? Показать, что где-то задет? Нет. Я не буду отрицать, что тело мое решительно против предпринятых тобою мер самообороны, но не покажу тебе всего остального.
- Что ж, держать не буду, - я присаживаюсь рядом на кровати. Заметь, я не сбегаю от тебя в душ, не луплю стены кулаками. Я сижу на своей кровати и делаю вид, что ничего этого и не было. - Хочешь - уходи, конечно. Только я тебя не прогоняю, - что это? Акт милосердия? Взаимопонимание, достигнутое таким вот странным способом? Хрен там. Это все то, что описано выше. Мое нежелание демонстрировать свою уязвленность.
   Складываю руки замочком и, упираясь локтями в колени, подбородком впечатываюсь в сплетенные пальцы, слегка покачиваясь взад-вперёд и глядя куда-то вперед себя. Демонстративно. Дескать, одевайся - я не подглядываю.
  - Хах, - вырывается из меня едкий саркастический смешок. - Славно так поговорили, да? - еще одна горькая усмешка, после которой я принимаюсь с упорством и остервенением щенка, у которого чешутся зубы, легонько грызть костяшки сжатых пальцев. Но это даже не издевки, это я мыслю вслух. Просто мне вдруг подумалось - а почему так? Неужели я выгляжу таким уж плоскомордым недалеким оленем, к которому можно заявиться исключительно на потрахушки? Вот Эстель - она искала во мне какого-то своего утешения. Но во мне физическом. Диана? Аналогично. И ты, Руквуд... Может, ты этого и не осознавала, но мне кажется, ты тоже где-то в глубине души ожидала именно такой развязки. Как-то мне не очень улыбалась мысль быть "мальчиком для секса". Впрочем... похер?

Ну что ж, спасибо и на том. Спасибо, что хоть не встала и не ушла с видом оскорбленной невинности, зло прорычав "прощай" так, словно я тебя чем обидел и будто бы это была вообще моя идея - надругаться над всеми твоими проблемами, и свести все к пылкому, горячему физическому контакту. Мне в какой-то момент показалось даже, что так и будет. Что та Руквуд, с которой мы ранее пересекались, сделает именно так.  Потому что та Руквуд меня необъяснимо ненавидела и знаешь, я ее в этом не виню. Мы просто слишком похожи. Да -да, больше, чем ты можешь это даже себе представить и допустить вообще такую мысль. Пусть и не во многом. Ты помнишь, с чего началось наше знакомство? С моей шутки над тобою, которая раз и навсегда сказала тебе обо мне нечто, сформировавшее железобетонно прочное ко мне отношение. И, будь я на твоем месте, все было в точности также. Я люблю стебаться над другими, но терпеть не могу шутки над собою, поэтому каждый, рискнувший проделать нечто подобное со мной, автоматически подпадает под опалу и надолго застряет в моем черном списке контактов. Я никогда тебе этого не говорил, но меня всегда забавляло это сходство...
   О чем это я? Я слишком ушел в размышления об истоках нашей "недружбы" и в воспоминания, что даже как-то упустил тот момент... Ну тот. Тот, в который ты, наверное, сказала нечто очень важное - например, о том, что я тебе нравлюсь и ты не хотела бы, чтобы наши отношения начинались так глупо и спонтанно. Или что-то другое - глупое и нежное. Или ты ничего не говорила вовсе? А если нет, то к чему вот этот жест с твоим лицом, уткнутым в мое плечо - это слишком трогательно и... странно для тебя, чтобы возникнуть вот так, без предисловий и пояснений. И этот поцелуй в плечо... Я растерянно поворачиваю голову на тридцать градусов - настолько, чтобы скошенный в твою сторону взгляд наконец достиг своей цели, но не так далеко, чтобы он был прямым и открытым, я растерянно хмурюсь. Я растерянно продолжаю грызть костяшки пальцев. What the fuck?!
   Алё, Руквуд! На связи Эйвери. Прекрати быть нежной и трогательной. Не рушь мои мифы о тебе. Мне было вполне комфортно в том укоренившемся мнении и мне сейчас откровенно не до того, чтобы надумывать себе еще что-то - вполне возможно, совершенно лишнее.
  Давай уже покончим с этим. Ты хотела поговорить? Может, и не поговорили как следует, но зато теперь ты будешь совершенно определенно знать, к кому НЕ СТОИТ идти за утешением в трудную минуту, от кого черта-с два дождешься искреннего сочувствия и кто наверняка не будет утирать тебе сопли рукавом и скулить о несчастьях с тобой в унисон. Что ты там просишь? Лифчик застегнуть? Да милое дело! Давай, помогу, чего уж там. Приходи завтра утром, помогу прическу сделать. Будем дружить. Здорово, да?
  Ах черт, я снова раздражен и теперь хуже - я не знаю, чем именно. Тем ли, что ты минуту назад позволила себе этот странный, но ... фу ты блин, прости меня преисподня за то, что я сейчас скажу... чертовски милый жест, тем ли, что не могу тебе отказать в твоей просьбе? Или тем, что я, как последний баран, поддаюсь, подхватываю твою волну и, как бы мне этого не хотелось, упорно не могу гнуть СВОЮ линию. Нет, Руквуд, если бы мне когда-то пришла в голову мысль (совершенно идиотская, надо заметить!), что мы можем быть вместе, я бы быстро от нее отказался. Потому что я не терплю рядом с собой людей, которые могут меня ломать. А ты, черт бы тебя побрал, ломаешь.
  Но я, мать твою, невозмутимо сметаю с твоей спины остатки волос, забытые твоей ладонью - так, словно они как-то могли бы мне помешать (на деле - никак) - может быть лишь для того, чтобы еще раз позволить себе то, что больше никогда не позволю - ощупать подушечками пальцев мягкую ткань твоей кожи и пробежаться по позвонкам. Я пошел дальше - я забылся ровно на пару секунд, но этих мгновений моему непокорному телу хватило, чтобы распорядиться собою явно наперекор трезвому, здравому рассудку - я обнаружил себя склонившимся над твоим плечом и мои губы буквально застыли над ним - это потому что я вовремя сказал "Эй-эй-эй! Тпру!". Нет, Руквуд, не дождешься, я не буду плагиатить твои сентименты; хватит того, что я уже накуралесил. Так что, самое время разбить все иллюзорное очарование момента... оттянуть сзади эластичную полосочку лифчика и... ТАДАДАДАМ! Сладкое возмездие - отпустить, с улыбкой прослушав короткую симфонию звонкого "ХЛЯСТЬ".
- Sorry, - шиплю тебе на ушко с чуть меньшим ехидством, чем хотелось бы. Одной рукой будто бы приобнимаю тебя спереди, но на самом деле я просто тянусь указательным пальцем к твоему подбородку, чтобы повернуть твое лицо, насколько это возможно, к себе. - Мы из одного теста, Амбрелла, как это ни прискорбно... - не знаю, утешит ли это тебя, подбодрит ли, но факт остается фактом. Ставлю точку, запечатываю сегодняшний глупый, сумбурный, сюрреалистичный вечер коротким поцелуем в губы. Он решительно не такой, каким было все, начиная от твоего шага навстречу мне. Он - это олицетворение нашего противостояния, нашей внегласной войны-борьбы, нашей частичной схожести и нас самих. Fenita la comedia. Может, ты уже уйдешь, наконец? А то, не приведи господь, еще растроганно расплачусь!