- Алло? - последние несколько дней, будучи на нервах и абсолютно дезинформированной и дезориентированной в пространстве, я, словно пугливый маленький зверек, вздрагивала от каждого звука и от каждого шороха. Не знаю, как мне удалось дрожащей рукой верно схватить телефон, лежащий на одеяле неподалеку от меня (так, чтобы мне не нужно было долго искать его), и как мне удалось так же успешно и точно, абсолютно интуитивно, угодить в кнопку "accept calling", но голос мой был на удивление тверд и уверен, словно бы я находилась где-то на курорте. Ну хорошо - почти тверд и почти уверен, чтобы унять его дрожание и придать хоть какую-то позитивную окраску мне приходилось прикладывать не мало усилий, но у меня бы просто язык не повернулся в красках описать подруге всю сложившуюся ситуацию. Только не сейчас, не тогда когда нас разделяет шестнадцать часов времени и несколько сотен километров. Знаю, что долго водить ее вокруг пальца не удастся, тем более что я понятия не имела, на сколько мы тут застряли, но я решила идти до последнего. - Привет , милая - врунишка из меня всегда была никакая, но я очень стралась максимально замаскировать свой голос так, чтобы все его подозрительные проявления (вроде все той же дрожи или поднятия голоса на пару тонов вверх) можно было списать на простую усталость. Американка очень быстро тараторила в трубку, закидывая меня вопросами о том, где я, что со мной, и почему я все еще не вернулась в Америку, и я невольно улыбнулась - перед глазами у меня очень четко появилось ее личико. Она, конечно же, закусывала губу и хмурилась, недовольная сложившимися обстоятельства, конечно же мысленно ругала меня за мою несуразность и нелепость, и нервно теребила прядку волос. Я знала это наперед, хотя и видеть не могла. - Родная моя, дай мне хоть слово вставить! - здесь я попыталась рассмеяться, но, честное слово, лучше бы я этого не делала. - У меня все нормально. Нет, честное слово нормально! Честно-пречестно, да. - Она мне не верила. Но, в конце концов, что она могла бы сделать? Ничего. Так что в телефонную трубку врать я могла беспробудно и безбожно, вариантов меня разоблачить у нее нет, и до тех пор пока мы не столкнемся нос к носу у меня есть возможность беспощадно вешать ей лапшичку на ушки. Вот, честно, всегда знала, что союз с Энжелом меня до добра не доведет! Уже вот и врать стала - пусть не в лицо, но все же. - Все хорошо, просто так сложились обстоятельства, что мне нужно тут еще немного задержаться... - она конечно же спросила, зачем. А мне и ответить нечего. И я выдала самое, казалось бы, очевидное. - ...ну по работе, как зачем, ты же понимаешь что я сюда не просто так поехала. - Каждой фразой я загоняла саму себя в тупик. На каждое мое слово у нее находилась очередная порция потока вопросов, на которые я конечно же не имела ответа в кармане. И с каждым неверным словом, с каждым новым враньем которое должно звучать бодро и убедительно, держать свою интонацию ровно становилось еще сложнее. Она нужна была мне сейчас как никогда, потому что и страшно мне было так же - как никогда раньше. Но я не могла вывалить на нее всю правду, она ведь места там себе не найдет, и будет сходить с ума. - Не знаю на сколько, милая. Надеюсь, что не на долго, потому что я дико по тебе соскучилась и хочу домой. - На последних словах голос дрогнул, и я закусила губу, надеяясь, что она этого не услышала. Хотя конечно же, даже если и не услышала - почувствовала. Я не знаю, как я смогла выдержать целый град ее слов утешения и не разреветься прямо ей в трубку, но когда мы наконец распрощались - очень трогательно и долго - я шумно и облегченно выдохнула. До следующего звонка.
   Мне было страшно, хотя я никому об этом и не говорила, стараясь держаться, что говорится, молодцом , но мне было очень страшно, вы представить себе не можете как. Я находилась в чужой стране, среди людей, которых даже не видеть не могла, и весь мой мир был погружен в темноту - и я даже не знала, пройдет это или нет. И несмотря на то, что меня все и каждый, в унисон, убеждали стандартными фразами что все будет хорошо, и несмотря на то, что сама я отчаянно старалась не падать духом и думать только о положительном - мысли они такие мысли. И деть-то я их никуда не могла.
   Все, что мне оставалось делать сейчас, пока я была одна - это прислушиваться к шагам за дверью. И невольно ловить себя на мысли, что я вздрагиваю от каждых приближающихся к моей двери шагов, а когда дверь открывается - то сердце и вовсе убегает куда-то в пятки: каждый раз мне казалось, что сейчас ко мне зайдет врач, а я так боялась услышать от него что-то плохое.

Каждый раз, как я оставалась одна, мне казалось, что вот-вот и я сойду с ума. Порой у меня создавалось впечатление, что компенсаторные возможности организма, работая на всю катушку, заставляли мой слух работать в разы мощнее, чем прежде, дабы компенсировать отсутствие всяких путей получения визуальной информации. Я слишком отчетливо слышала противное тиканье часов где-то впереди и справа от себя (возможно, часы висели на право стене палаты?), слышала невнятные переговаривания врачей и прочего медицинского персонала за моей дверью - и оно мне решительно не нравилось уже хотя бы потому, что они имели наглость говорить на японском, слишком отчетливо слышала каждый шаг, каждое дуновение ветерка в открытое окно, каждый смех иногда вдруг резко разносившийся по всему отделению из какой-нибудь палаты. И я не знаю, на самом ли деле мой организм пустил все свои силы, которые раньше уходили на зрение, на слух, или же это просто была паника и паранойя, но это заметно напрягало меня, я не могла расслабиться. Каждая мышца, словно реакцией на всесторонние звуки, замирала в напряжении, так, будто бы я то и дело ожидала подвоха. Понятное дело - во мне просто говорили нервы. Натянутые до предела нервы. Я не могла доверять окружающей себя обстановке, не могла доверять людям, и не могла доверять мир, которых не видела. Такова наша природа, наверное - в темноте всегда быть начеку. Исключением, конечно же, был мой любимый, рядом с ним было как-то спокойнее. Я ведь всегда верила в том, что пока я рядышком с ним - меня никто не сможет обидеть.
   Сердце мое неприятно екнуло, а сама я напряженно приподнялась на руках, дабы занять более удобное положение в постели, когда дверь в мою палату осторожно приоткрылась. В такие моменты, когда ко мне кто-то заходил - а чаще всего это были врачи, по скольку Энжел практически все время проводил возле меня - я чувствовала себя беспомощным щеночком, который и тявкнуть-то убедительно не может. И тогда мне хотелось, на манер маленького испуганного капризного ребенка (коим я, по сути, и так сейчас являлась) расплакаться и заумолять врача отпустить меня домой, к маме. Наивно надеясь, что если я далеко от больничных стен - значит со мной все в порядке, а если со мной все в порядке и я не в больнице - то значит если что-то и не так, то оно скоро само пройдет. Вот такая вот незатейливая логика. Такие вот секундные порывы, броситься убеждать врача, что ведь все и так пройдет, правда? И тогда зачем мне тут сидеть - я лучше дома посижу подожду, когда снова начну видеть. Но затем здравый смысл возвращался, неприятно щемя в груди, и я вновь понимала, что никуда я отсюда не денусь. Несмотря на то, что глаза мои были мало того, что плотно закрыты (я боялась приоткрывать их даже на немножко), да еще и закрыты повязкой, но когда на пороге палаты кто-то топтался, я автоматически вперила "взгляд" в преположительное место нахождения двери в пространстве. Что за издевательство над невидящем, да еще и напуганным до полусмерти человеком? Почему бы не представляться, когда заходишь в палату, чтобы пациент не думал-не гадал, кто к нему пожаловал на этот раз?
   Однако, расслабиться я смогла уже через пару мгновений: слишком знакомой была вся эта возня. Поняв, что это вернулся Энжел, я буквально почувствовала, как спавшая волна напряжения перекатилась по телу, и испарилась в пространстве. Вот только боль - боль никуда не ушла. Я ведь не могла видеть его, вы представляете? Не могла видеть его, родного и любимого. Его лицо, глаза, улыбка, живой блестящий взгляд - все это было теперь только в моей памяти, отпечатано будто бы на внутренней стороне век, но не в живую. Это мучило, и пугало, наводило ужас. Что если - что если я больше никогда его не увижу? Ни его, ни Амбреллу, ни маму с папой, ни нашего будущего малыша? Мысли не отступили даже тогда, когда я почувствовала его теплое дыхание - очень очень близко. Они не ушли на совсем, они просто дали мне время полноценно побыть с ним.
   - Любимый.. - я очень хорошо чувствовала его рядом с собой, поэтому мне не составило труда заключить его личико в свои ладошки. Аккуратно приблизившись к нему, медленно и осторожно, словно рассчитывая по памяти, я дотянулась до губ и оставила на них легких поцелуй. Что ему ответить? Честно, не знала. Он просил многого: мне никогда не хвати духу сообщить кому-либо какую-либо плохую новость по телефону. Это же так бесчеловечно, резать без ножа, даже не смотря человеку в глаза. -...давай лучше надеяться, что со мной ничего не случится, пока ты будешь на другом конце провода? - я коротко улыбнулась, и провела ладошкой по его щеке. - Ни со мной, ни с тобой. - Здесь повисла небольшая пауза, в которую я чертила кончиками пальцев непонятные бесцветные рисунки ему на щеке, и обдумывала свои дальнейшие слова. Он просил пообещать - а я, я не видела, как можно этого не сделать, хотя и боялась, что обещание останется пустым. - Руквуд в любом случаи мне не поверила, врунишка из меня никакая.. поэтому - обещаю.
   Никогда не была сильна в психологии, потому не знаю, по какому принципу начинает работать человеческий мозг, когда собственно человек попадает в беду, но уверена, что не только со мной такое случилось, а случалось со всеми с кем происходило что-то плохое. Закрался страх, что он меня бросит. Нет, не сейчас, я имею ввиду, а потом. Если я не поправлюсь, через пару лет. Что ему просто надоест возиться со мной, что я стану чем-то вроде балласта, и он уйдет. Это ведь нормальный страх, для таких ситуаций как эта? Мне было стыдно за такие мысли - плохие мысли, плохо думала о нем - но я действительно боялась перестать быть ему нужной. Вот только спросить этого на прямую я не решалась, опять же потому, что самой же было не удобно за допущенный такой вопрос.
  - Ты знаешь, Энжи, мне страшно.. - я постаралась вложить в голос как можно меньше жалобного тона скулящего котенка и как можно больше бодрости и смелости, а-ля "я говорю это только потому, что мне положено сейчас это говорить, а на самом деле мне нифига не страшно". Но не думаю, что получилось на пять с плюсом. На самом же деле, я вкладывала в эти слова не только мысль о страхе за мое собственное будущее - буду ли я снова видеть или нет, но и за наше с ним будущее - страх за то, что в итоге он меня бросит. - Приляжешь? - я подвинулась в сторону стены, освобождая местечко, чтобы Ангел мог приземлиться рядом. Места хватит, кровать широкая. Мне дико хотелось - мне хотелось этого постоянно - быть на столько близко к нему, на сколько это только возможно. Потому что если не так, если не у него под боком или не в его объятьях - то становилось еще более страшно, неприятно, тоскливо, и одиноко. Хотя я, как уже говорила , упорно старалась держаться молодцом: чаще улыбаться и не пускать в голос яркие печально-лирические нотки, напуская больше безмятежности и спокойствия. Старалась, честно.

Уютненько устраиваясь головой на его грудной клетке, я как-то резко и остро осознала, почувствовала, прониклась - называйте как хотите - на сколько же, черт возьми, здорово, что он таки согласился полететь со мной! Я бы не пережила всего этого без него, сломалась бы уже на следующий день, когда открыв глаза утром - не увидела бы солнечного света. Эта больничная атмосфера, которая давит уже сама по себе, приправленная витающим в воздухе ароматом отчаяния и неизвестности, просто напросто меня бы убила. Нет, я, конечно, не была из тех людей, которые привыкли гнать на судьбу и возмущаться, что она де не справедливо с ними поступает, не из тех, кто задается вопросами а-ля за что мне все это, но тем не менее, даже мои запасы позитива и положительной энергии не вечны. Во мне было достаточно силы духа и крепкий внутренний стержень тоже имелся, но даже они нуждались в подпитке и поддержки. И все это - все, что мне нужно было, чтобы не превратиться в расквашенное и раскиселенно уныло-опечаленное нечто - мне давал он. Своим присутствием, своими словами - родной и любимый голос он как бальзам на душу, как самое действенное успокаивающее средство.
   И я безумно ценила все то, что он делал. А делал он многое. На самом деле, постоянно быть рядом, отлучаясь от меня не больше, чем на десять-пятнадцать минут пару раз на день, чтобы сходить кофе попить, ухаживать за мной и успокаивать меня, словно бы я была совсем маленьким ребенком, которому требуется ежеминутно слышать теплые слова, да и даже лежать рядом со мной на этой жуткой неудобной больничной кровати и оставить где-то там, за пределами моей палаты свои обычные шуточки и валяние дурака - это действительно много и дорогого стоит. Таким я, пожалуй, еще никогда его не видела. Таким понимающим ситуацию. Ведь он воспринимал всё происходящее со всей серьезностью, не отшучивался что мол "а ладно, забей, ерунда же, пройдет через пару дней!", здраво оценивал все возможные прогнозы, о точности которых не ручались даже врачи, и, наверянка, боялся за меня не меньше, чем боялась я. Но рядом с ним я свято верила в то, что вдвоем мы сможем преодолеть все, что угодно - и даже это. Что потом, через несколько недель, мы будем радоваться, что все закончилось, а через пару лет - и вовсе вспоминать об этом с легкостью. Будем же, ну? Все проходит, и это пройдет, а не пройдет - прогоним сами. Рядом с ним у меня было куда больше сил гнать от себя дурные мысли, от которых не было покоя, и это я тоже безумно ценила. Потому что, вы знаете, мы ведь уже давно заметили, что если в какую-то нелепую ситуацию мы угождаем вместе - то потом обязательно выходим из воды практически сухими.
   - Дураааш - я улыбнулась. На то, чтобы рассмеяться, у меня не хватало сил практически физически: я практически не спала, и как следствие не высыпалась, мало ела, потому что кусок в горло не лез в этих стенах, и много-много сил тратила на поддержание более-менее позитивно настроенного настроения. Да, вы знаете, сколько усилий нужно приложить, чтобы отогнать плохие мысли? Они практически как бетонные блоки, неприподъемные. Но уверена, что улыбка вышла вполне себе искренней. - Какой же ты у меня дураш - но вообще, на самом деле, этот жест с завязыванием глаз - невероятно милый и трогательный. Он понимал, на сколько мне тяжело, и пытался эту тяжесть и боль разделить со мной, таким вот совершенно забавным и нелепым способом. Если бы могла, то я неприменно прослезилась бы даже от такого, но врачи строго-настрого запретили мне плакать. Та и неприятно это, с обоженными-то глазами... И не вполне уверена - возможно ли, чисто физически.
   Ощущая, что места ему катастрофически мало, я подвинулась еще ближе к стене, поворачиваясь на бок, и дергая его за футболку, чтобы двигался ближе ко мне и подальше от края. Мне же много места не нужно, а если лежу на боку, так и вообще моего присутствия на кровати можно не заметить, хе-хе. - Неа, милый, не выйдет - я удобно устроилась, обняв его и положив голову ему на плечо - Потому что тогда ты переобнимаешься со всеми косяками в этой больнице, а я - я просто с ума сойду от ревности! - я сильнее прижалась к нему, а пальчики мои, хоть я сама того и не заметила, машинально сжались на его футболке. Нет, я не боялась, что он уйдет, просто ежесекундно я остро нуждалась в нем, в его тепле, запахе, и близости. Потому что сейчас он - это все, что у меня есть. И любимый человек, и поддержка с опорой, и даже надежда во плоти. - И вообще, я не хочу, чтобы ты переживал тоже, что и я. А твое шастанье по коридорам с завязанными глазами грозит больнице массовыми потерями, а мне ж здесь еще лечиться! - я попыталась пошутить, не знаю, удачно ли. Но от мысли, в котором я представила Галахера, бродящего по больнице с закрытыми глазами и растопыренными впереди себя руками, сносящего всех и каждого на своем пути - мне действительно стало как-то даже смешно. А если представить нас обоих, бродящих по коридорам с растопыренными руками?... - Спасибо, что полетел со мной, а не остался в Америке. - Наверное, и так было понятно, что я благодарна ему за это, наверное, он и без дишних слов понимал, на сколько для меня это важно - если не тогда, когда мы еще сидели в самолете, то сейчас то уж точно. Но мне просто захотел это сказать. Сейчас и в получившемся контексте, это спасибо значило ни больше, ни меньше, чем "я тебя безумно люблю". Немного приподнявшись, я, опять же осторожно и медленно, дотянулась до его щеки (ну там.. плюс минус..) и оставила на ней поцелуй. - Ангел мой, а ты кого больше хочешь: мальчика, или девочку? - внезапно, да? Я просто хотела поговорить о чем-нибудь очень хорошем и светлом. Будущий ребенок - чем не хорошая и светлая тема для такого вот простого разговора? Правда, на самом деле, как-то он уже давал мне понять, что хочет девочку, он всегда говорил о нашем будущем малыше, как о девочке, но мало ли - мнение и желание поменялось? Мужчины ведь обычно больше хотят сыновей. И хотя, на самом деле, роли это никакой не играет, я прекрасно знала, что мы оба будем рады и мальчику, и девочке - мне просто хотелось говорить о хорошем, помечтать о нашем будущем, о предстоящей нам практически семейной ( не будем произносить это слово вслух при Энжеле, ага ) жизни.

- А если... - а если это явление не временно? Нет, не то, чтобы я рассчитывала на худшее, просто в любой ситуации всегда есть еще как минимум один вариант исхода, кроме положительного. И что тогда? Хотела было пожурить его, что тогда ему придется добровольно распрощаться со всеми красками жизни и ходить с повязкой на глазах всю оставшуюся жизнь, но не зря ведь говорят что мысли, и тем более слова - материальны. По хорошему нельзя было допускать даже ни единой мысли в этом направлении, что уже говорить про то, чтобы говорить такие слова вслух! А я - я свято верила, что вся энергия, коей мы окружаем себя и коя влияет на нас и наше здоровье, исходит из нас самих же... И особенно остро я в это верила сейчас!! Подсознательно желая исцелиться силой мысли, которой многие приписывают неимоверную мощь. К тому же, мои слова могли бы быть расценены не верно, а я жутко не хотела, чтобы он думал что на самом деле во мне нет ни ростка надежды. Расстроится же. Возможно, не покажет, но все равно расстроится - вот как пить дать. - ...ну то есть да, ты прав, конечно же временно. Может тогда ты еще со мной будешь ходить на все мои не особо приятные процедуры, а? Скажем врачу, что ты этот.. как его... эмпат, во! И поэтому тебе ни чуть не лучше, чем мне, и ты тоже нуждаешся в лечении. - Я хохотнула, представив сию картину, как мы, оба с завязанными глазами, заваливаемся в смотровой кабинет (при этом, снесся добрую половину коридора прежде чем дойти до непосредственно кабинета) и авторитетно заявляем моему лечащему врачу, активно размахивая руками дабы добавить экпрессии (можно еще полапать его, врача-то, как бы убеждаясь, что это он и никто больше), что мой недуг воздушно-капельным путем перелетел на моего молодого человека. Уверена, что после такого нам будут просто обязаны вручить Нобелевскую премию, за открытие такого свойства ожогов слизистой глаза, как летучесть и прыгучесть на глаза соседские. Какое новаторство! Какой прорыв!
   - Прямо таки никуда-никуда? - и тут вот прямо самый сахар умилительно и няшно зажмуриться, изображая мой любимый не менее няшный и кавайный смайлик (^__^), но чего возьмешь с двух слепых? Пришлось довольствовать только изменением интонации на более маслянную и практически мурлычащую. Образно, да. - И никогда-никогда? - в сию секунду потенциальный смайлик на моем лице должен был смениться с няшного на а-ля совиные глаза (О_О), по скольку ладонь Ангела, в совершенно непонятном и неопределенном жесте, который я как ни крути, индетифицировать не смогла, лег мне на грудь. Не, ну хотя есть вариант один - может соскучился по ним, затосковал совсем, я не знаю... Возможно, стоило оставить их на едине, чтобы пообщались вдоволь без лишних ушей, но я не успела огласить ему сие заманчивое предложение - рука переместилась на мой живот, автоматически переключая "совиные глаза" обратно на "няшу". Накрыв его ладонь своей ладошкой, я с упоением слушала его размышления на тему нашего будущего ребенка, сама не замечая того, как ловко все-таки сработала затея поговорить о чем-то хорошем. Теперь это больше походило на обычный вечер на диване дома в гостинной, нежели на пребывания в четырех унылых стенах. И на душе было так хорошо и спокойно, а я, кажется, сама того не осозновая, поверила в том что завязанные глаза - это действительно просто очередное наше дурачество.
   Эдакий маленький мирок. В котором существует только я, он, наш будущий малыш и приятная атмосфера на пару с хорошим настроением. Правда, он очень шаток и хрупок, и за пределами его есть, что говорится, суровая реальность в которую мне еще непременно придется вернуться, но так или иначе, вернуться сюда, в наше маленькое счастье, можно всегда - стоит только пожелать. - А если будет двойня - то одного мы подарим Руквуд. - На внезапное предположение я ответила со внезапной серьезностью, пусть и заметно напускной. На самом деле, я ни разу не задумывалась об этом, а теперь прямо с головой накрыло. Один ребенок - это счастье, а два ребенка - получается, двойное счастье, не иначе! - Если у нас будет двойня, то тогда мы будем вдвойне счастливыми родителями - промурлыкала я, водя пальчиком вверх и вниз по его руке. Мне было сложно ориентироваться в пространстве, сложно было ориентироваться даже во времени, но с ним все было гораздно проще - будто бы по наитию. Я наперед знала, на сколько мне нужно подняться вверх на носочки, чтобы дотянуться до его губ, или куда мне нужно наклонить голову, чтобы положить ее ему на грудную клетку.
   Вы бы знали, на сколько мне стало стыдно после его последних слов!! Стыдно за то, что я допускала мысль и страхи о том, что он меня бросит. Словами не передать! В то время как его реплика была прямым и натуральным опровержением всех моих бывалых страхов, которые тут же пали смертью храбрых в неравной битве. Словами не передать и то, на сколько меня переполнили безгранично нежные чувства - любви, спокойствия, защищенности, доверия, нежности. Его слова являлись прямым доказательством, что все - так или иначе - будет хорошо. Чем бы все это не закончилось - между нами ничего не изменится.
   - Нет - мой голос дрогнул от всех этих захлестывающих чувств разных частот. Я всегда-то была крайне чувствительным и сентиментальным человеком, а уж сейчас, под напором нервов - так вообще предел. - Это значит только то, что тебе не важно, вижу я или нет - ты все равно счастлив рядом со мной.
   Да я и не верила, что происходящее его ВООБЩЕ не колышет, на самом деле. Где-то в глубине души он переживает за меня, но просто счастье в этом случаи - выше всего остального. И это так непередаваемо здорово!
   - Я тебя люблю, сильно-сильно. - Как бы Амбрелла не была против, и как бы не доставала меня своими истериками, я все больше и больше убеждалась в том, что теперь без него - никак.

- Она справится... - как-то неуверенно промямлила я, и тут же поспешила исправиться, попытавшись добавить в свой голос немного больше уверенности. - С собачкой она справится... - "наверное". Наверное - меня терзали сомнения. Амбрелла не любила ВСЕ, что связанно с моим молодым человеком, в том числе и песика, которого тот мне подарил. Ну не маразм ли, а? Хотя нет, было единственное исключение из всего того, что с ним связано - я. Хотя, если честно, порой я, глядя на ее поведение, глубоко сомневалась, любит ли она меня так, как говорит об этом.
   Вот натурально, эти два человека меня день ото дня просто без ножа режут. Два человека, которых я люблю (и даже не могу сказать, кого больше, потому что они - разные, и любовь моя к ним - тоже разная), два человека без которых я не мыслю ни себя, ни своей жизни, два самых дорогих мне человека вообще в этом мире - друг друга напрочь не переваривают. При чем, совершенно безотчетно и подсознательно - абсолютно не понимая, что собачась друг с другом они абсолютно не ранят чувства друг друга и абсолютно не делают хуже друг друга, а вот зато у меня - сердце кровью обливается, потому что я уже просто не знаю, как мне разорваться между ними. Они словно два маленьких ребенка, которые не поделили одну игрушку и которые еще не умеют решать конфликты мирным путем! Правда, бОльший ребенок из них двоих все же Амбрелла, а Ангелу я наверное должна спасибо сказать, за то что он касается этой темы реже, чем она - он ее вообще не касается, по существу, зато отзывается весьма остро, строит мне самой невзначай обронить словечко об американке. И что самое смешное, обидно и нелепое, так это то, что игрушка, которую они не поделили - это я. Человек, который хотел бы их как-то слепить во что-то более менее если не дружеское, но хотя бы приятельское, вместе с этим является и камнем преткновения. Просто офигеть ситуация, аж дух захватывает! А я, со своими пристрастиями иногда мечтать-задумываться о будущем, абсолютно не могла представить что будет дальше, и где мне брать силы на каждую новую истерику Руквуд. Единственное на что я могла надеяться - так это на то, что поздно или рано у нее появится молодой человек, и тогда она поймет, как это на вкус - любить кого-то.
   В пору было хоть взвыть и взмолиться, чтобы хотя бы он не пускал в меня кинжалы своими нелестными отзывами (хотя, как ни крути, я все же могла с ним согласиться - Руквуд вообще приподносит мне все больше и больше сюрпризов, открывая двери в потаенные уголочки своего характера). ну или, например, поделиться с ним своими переживаниями и тем, как меня мучает такое положение вещей. Но не стала. Как говорится - между нами, девочками, и ему подобные разговоры ни к чему, да и разводить это дискуссию дальше определенно не хотелось. Куда лучше и приятнее вернуться на лирическую ноту, к которой нам так успешно привел Энжел.
  - Да, конечно помню - ощутив, что парень соскочил с кровати, я сама уселась поудобнее и, что говорится, навострила ушки. - Стены до сих изрисованные, я ничего не переделывала и не переклеивала в комнате. - Честно, у меня даже ладошки похолодели. От волнительного предвкушения - мне еще ни разу не пели, и тем более, я еще никого и ни на что не вдохновляла. А тут - тут такое!! Песня, на которую его сподвигло наше с ним примирение.
   Как бы я хотела его видеть!! Но, увы, все чего я могла - это пытаться его представить, нарисовать на обратной стороне своих век. Но вместо этого, в моей голове проносились кадрики всех наших с ним дней со дня знакомства, весь тот путь, который мы прошли до того, что имеем сейчас. И, как мне казалось, слова - они идеально подходят. Или даже не так - слова и навеяли мне такие вот воспоминания. А мысли о том, на сколько я была убеждена - во всяком случаи, пыталась себя убеждать - в том, что мы друзья, заставляли только посметься над самой собой. И что, неужели окружающие правда нам верили? Уж мы-то верили на себе на все сто процентов!
   Он издевался надо мной, или как? Я тут и так, понимаешь, вся в расстроганных и изнеженных чувствах, просто от того, что он рядом и от того, что меня как никогда переполняют всякие там чувства, а тут еще и эта песня! Это же просто финиш, меня можно выносить. Жаль, что с Руквуд этим незабываемым моментом поделиться будет нельзя - она все равно не поймет, воспримет в штыки, и все такое. Ну и ладно, зато мнея больше достанется.
  - Ты... - сглотнув комок, который застрял в горле (поплакать от счастья я, увы, не могла), я попыталась облачить в слова все то, чего хотела бы выразить. Облачить эмоции в слова. - Это... - простовосхитительноумопомрачительноизумительно, но как видите, сказать ничего путного у меня не получалось. - Нет, Энжел, мой словарный запас английских слов слишком мал, чтобы что-то сказать! - и то верно. Сейчас я как никогда ощущала себя так, словно напрочь позабыла весь язык и от того не могла и двух слов в складное предложение связать. - У меня, у меня правда слов нет. Это ты правда мне ее написал, да? - я словно маленький ребенок не могла поверить в происходящее. Нет, ну а что вы хотели, я всегда была очень сентиментальной, а тут еще и беременна, да плюс на нервах. Я вообще удивляюсь, как мои психика еще не двинулась с места за последние дни!
   Однако продолжить свой восторженный и нескладный писк я не смогла - дверь в комнату приоткрылась и я замерла, вытянувшись в струнку. Это был врач. Собственно, выдохнула я спокойно, так как пришел он не ко мне, а к Энжелу - на своим корявеньком английском, напрочь уродую конструкции предложений, меняя слова местами и нарушая все мыслимые правила языка он объяснил, что поднимать мне настроение это конечно дело полезное и крайне нужно, но всякие меры должны вписываться в установленные больничные рамки. Но, естественно, ни меня, ни Галахера это не волновало.
  - Надеюсь, я нормально разговариваю по-английски, а не так же коряво, как и он? - ни с того ни с сего, рассеяно поинтересовалась я.
   Вот честно, мало того, что у меня просто даже слов не было от восторга и радости, но я ко всему прочему еще и даже не знала, как положено-то себя вести, когда тебе поют песню! Вообще теперь ощущала себя в какой-то прострации - еще эта темнота кругом, реальности напрочь лишает.

Не знаю, почему меня вдруг угораздило спросить его про мои навыки в английском. Вот честно, вообще не знаю! Оно просто пришло мне на ум, а прежде я об этом ни на секунду не задумывалась, и всегда ощущала себя вполне уверенно. Хотя, впрочем, порой у каждого бывают такие моменты неуверенности, когда только и нужно, чтобы тебя как-то подбодрили. Поэтому, не стану даже и скрывать, ответ его меня искренне порадовал, я ведь всерьез испугалась того, что на самом деле разговариваю ужасно, с так и прущим акцентом и не верными ударениями! Натурально как этот японец. Акцент, правда, штука такая, двух лет решительно мало для того, чтобы из итальянки выбить всю итальяшность, но против акцента я и не имею ничего против, но вот корчить неверные конструкции и слова уродовать до едва ли узнаваемости... Слава богу, меня это миновало, если верить словам Ангела - а уж ему-то я верила безоговорочно, несмотря ни на что. Странная все-таки штука больница, на такие вот странные мысли пробивает - когда бы я еще задумалась о вменяемости собственной речи? Да никогда в жизни!
  - Ну, зато я не умею писать по-английски - хохотнула я ему в ответ и легонько сжала его ладонь своими пальчиками. - Да, практически вообще! Пишу, как мне вздумается. Поэтому, уверена, если я и не переплюну тебя в безграмотности, то на равных-то мы будем уж точно! - На самом деле, никогда не уделяла должного внимания грамматике английского языке, по сколько методика, по которой я его учила, предусматривать акцент на разговорную речь и только. В принципе, письмо мне не так уж часто и нужно - письма матери в Италию я свободно пишу на родном языке, а что касается лекций, так свои каракули я сама пойму, а видеть их еще кому-то это уже дело десятое.
   Скажите мне, это я на столько конченная гедонистка, которая ищет радости и наслаждение этой жизнью везде и во всем, это я на столько помешанная на позитивном ключе и на том, что негативу абсолютно нет места быть где-то по близости со мной - порой мне казалось, что если я захочу, то даже какашку смогу представить так, что все будут любоваться ею и умиляться, ловя от нее лучи добра - или же день принимал действительно на столько теплый и приятный окрас? Хотелось думать, что второе, по скольку, согласитесь, рекламировать какашку в красочном ключе так, чтобы ее холели и лелеяли как очаровательный цветок, это уже как-то ненормально. Ну, то есть я имею ввиду, это ненормально - ощущать себя абсолютно счастливицей, сидя в четырех больничных стенах, с перемотанными бинтом глазами и ничего не зная о своей дальнейшей судьбе. А именно так я себя и ощущала, аккуратно поглаживая пальчиками его щеку и запуская пальчики другой руки в его светлую копну - абсолютно счастливой. И зачем Амбрелла постоянно катит на него бочку, что ему незнакомы такие чувства, как любовь и чувство нужды в каком-то человеке, что вскоре ему это все надоест, и он переметнется к другой юбке? Неужели человек, который не умеет любить кого-то другого, может вести себя вот так, как ведет себя Ангел - так, что эта любовь и забота ощущается с каждой минутой все сильнее? И уж покрепче любви и заботы самой Руквуд.
   Его просьба показалась мне неожиданной, но в тоже время - очень и очень приятной. За последние два года, с тех пор как я переехала в Америку, мне не часто выпадала возможность поговорить на родном языке! И уж тем более - произнести одни из самых красивых слов в мире.
  - Ti amo, Angel - промуркала я ему в ответ, наслаждаясь родной речью. Такие вот два простых слова, вместо привычных нам трех из восьми букв. Но мне показалось их ничтожно мало, поэтому я продолжила, все на том же итальянском. - Mi rendi felice e ho bisogno di te. - Итальянская речь в моем же исполнении звучала несколько иначе. Как-то мягче и мелодичнее, правильнее. Даже голос будто бы изменялся на пол-тона. А акцент - итальянский акцент, который окрашивал мою английскую речь будучи в ней совешенно неуместным - наконец-то встал на свое место, теперь уже украшая переливы, а не изменяя их в неправильную сторону. Жаль, он не мог видеть мою хитрую улыбку. Нет, в принципе, потенциально мог - но я верила ему, что повязка все еще на его глазах, как он и сказал. - И вот пусть для тебя тайной останется, чего я только что сказала - я рассмеялась - тайной мадридского двора на самом деле оказались две незамысловатые фразы. - Представляешь, моя мама, хоть они с отцом и знают несколько языков помимо родного, никогда не говорила ему о любви иноязычными словами. Всегда только на итальянском. Это что-то вроде их небольшой традиции. - не знаю почему теперь я вспомнила о матери. Может быть, потому, что на самом деле последнее время на постоянно сидела где-то у меня в памяти: ведь она даже не была в курсе всех последних произошедших со мною событий, и я не могла не думать о ней и о том, как бы ей все приподнести. Она не знала ровным счетом ничего: не знала, что меня взяли в модельное агенство, не знала что через месяцнв эдак восемь у нее будет первый внук, и не знала, что я здесь - незрячая, но с улыбкой до ушей. Об Энжеле знала, вернее слышала, я упоминала о нем несколько раз. Но вот того, на сколько все серьезно, того, что ее дочь влюбилась в этого американца до безумия - а вернее, ПОЛЮБИЛА его до безумия - Милана точно не знала. Не потому, что я боялась или не хотела ей говорить - просто не было еще такого случая, чтобы обмолвиться об этом словом, отношения то у нас с ней никогда не блистали особой теплотой и близостью.

На самом деле, я никогда не любила говорить о своей семье. Не потому что стеснялась чего-то, не потому что чуралась собственных родителей и не потому что дичалась своей семьи, а потому что, как раннее мне показывали подобные разговоры, многи было просто напросто не понять нашего уклада. Я, конечно, не верила, что все те люди, с которыми мне приходилось делиться чем-то, что касалось моих родителей, все из себя такие перфекционисты с идеальными семьями, но так или иначе, все изображали неприятно-удивленную гримассу и высказывали свое непонимания на тот счет, как мать может оставить младшего своего ребенка (то бишь моего брата) на старшего ребенка, а сама спокойно уехать по своим делам - в офис до вечера, или в командировку. С тех самых пор, как я пошла школу, на меня постоянно сыпались вопросы о том, все ли хорошо у меня в семье, и почему мама не встречает меня со школы. По началу я по долгу распиналась, рассказывала в красках о том, как моя мама любит свою работу и как разрывается между ней и мной, о том, что я сама выдвинула такую инициативу, что буду по возможностям своим девочкой самостоятельной, чтобы у родительницы сердце не болело и она могла спокойно вкладывать душу в любимое дело, но потом, взрослея, стала ограничиваться лишь короткими фразами а-ля "да, все хорошо, спасибо, а мама там где ей и положено быть - на работе".
   Натурально, от таких разговоров у меня всегда оставался неприятный осадок, неприятное ощущение того, что моих родителей считают неправильными и безалаберными по отношению к детям. Да и чего греха таить, в детстве я часто обижалась на свою мать, обижалась и злилась, что работе она посвящала времени больше, чем мне. Истерик, правда, не закатывала, это никогда не было моей фишкой. А потом, годам к пятнадцати, все обиды поутихли и я стала смотреть на подобное положение вещей более объективно, осознавая, что брошенной меня так или иначе назвать нельзя, что на самом деле я всегда была под ее заботливым крылышком, и что все, в принципе, не так уж и плохо - я рано стала самостоятельной и независимой, это ли плохо?
   И все равно, не любила разговоры на подобные темы. Обычно они выливались в целые дискуссии о том, как я ко всему этому относилась, какое у меня было детство, как я отношусь к своей матери, и какие у нас отношения в целом. Детство у меня было прекрасное, и маму я люблю, несмотря на то, что "отношения в целом" едва ли можно было охарактеризовать близкими. Все сложно, в общем, поэтому - не люблю.
  - О тебе они конечно же знают - рано или поздно, в конце концов, мы дожны были заговорить на подобную тему, да... - Знают, что я тебя люблю, но не знают всех красок и подробностей, так - в общих чертах, но как только я... - что-то тут не так. У меня конечно не было уже четко намеченных планов потащить Ангела при первой же возможности в Неаполь к своим родным, но все же, в контексте моего предложения местоимение "мы" будет многим вернее, чем "я", поэтому я быстренько исправилась и впихнула "мы" на должное место - ...как только мы с ними увидимся, то обязательно все-все им расскажем, с самого начала. - В сознании невольно всплыла картинка-представление: Неаполь, лето, веранда нашего дома, мои родители и братик, и мы с Энжелом, ведем задушевные беседы попивая чай и раскрывая моим родным все карты наших с ним отношений. Идеальная картина, не правда ли? Такая милая, тихая, семейная. Но я уже давно убедилась - покой нам только снится, поэтому о подобном можно и не мечтать! - А про внука... ммм.. - я закусила губу. Мне как-то неловко стало. Я боялась его задеть тем, что маман моя еще ничего не знает. -  Нет, не знают - на выдохе выдавила я из себя, стараясь придать голосу как можно более будничный тон. - Мы очень редко созваниваемся, поэтому еще не довелось обрадовать будущих бабушку и дедушку.
   Нет, не то, чтобы мать совсем не интересовалась моей жизнью и не звонила мне. Все не так ужасно, как выглядит: она и звонила, и спрашивала в своей рассеяной манере - голова ее перманентно занята работой. Просто я не говорила. Все выжидала хорошего случая, такого, чтобы сказанные мною слова дошли до ее осознания, а не повыскакивала в разные стороны из ушей уже через пару минут.
   И еще более неловко мне было оттого, что Энжел, скорее всего - даже если этого и не покажет из солидарности ко мне - будет среди всех тех не понимающих "как так вообще можно". Его семья - она ведь совсем другая, они, кажется, жизни друг без друга не мыслят. И мы - родители как два ураганчика, и дочка, внезапно свалившая из родной страны в самостоятельную жизнь. Со стороны могло показаться, что мы вовсе и не нужны друг другу, и это сильно бы меня огорчало, если бы я не знала как все это выглядит изнутри.
   - Как думаешь, меня когда-нибудь, хотя бы через несколько дней, отпустят на прогулку? - уже третий по счету внезапный вопрос. И да, я не просто хотела уйти от темы - меня действительно волновало, выпустят ли меня когда-нибудь из этого удушающего здания глотнуть свежего воздуха.

Неделя. Уже практически неделю, плюс - минус один день, на моих глазах была насквозь пропахшая лекарственными средствами марлевая повязка, и уже практически неделю я не видела ровным счетом ничего, кроме чернильной всепоглощающей темноты. Темнота абсолютно, не такая, как когда ты просто закрываешь глаза. Тогда твои глаза реагируют на любую изменение в освещении, если вдруг становится светлее, то закрытые глаза все равно это улавливают, моя же темнота была бесконечной и непроницаемой. И конца и края этому не было видно, казалось, что этот мрачный, погруженный в кромешную тьму ад никогда не закончится.
   Я ощущала себя как оголенный нерв, реагирующий на любое незначительное к нему недоприкосновение. Раздражало меня абсолютно все, и даже то, что меня все раздражает - это тоже раздражает, как и бесит ощущать себя такой неуравновешенной и нервной. Я ведь привыкла к балансу и гармонии, а теперь меня их лишили, и я все никак не могла снова к ним вернуться. Мне жутко не нравилось такое состояние, но я ничего не могла с собой поделать, эта больничная атмосфера меня порядком угнетала и душила, казалось еще денек другой и я просто напросто взорвусь и сойду на нет. Хотя, безусловно, всех этих внутренний магнитных бурь я тщательно старалась не показывать и скрываться где-то там глубоко внутри. Лишь изредка они просачивались наружу в неверно подобранном вдруг резком тоне или интонации. Каждый раз, когда так случалось, мне становилось до безумия неловко и не удобно, я начинала чувствовать себя эгоисткой которая срывается (громко сказано "срывается", но все же) на не в чем не повинном Энжеле, который ни за что ни про что страдает, находясь со мной здесь. Но как я уже сказала - я ничего не могла с собой поделать, вся моя нервная система пошла в конкретный разлад и дисгармонию со мной.
   Вообще это сложно объяснить, что со мной здесь происходило. Я, как цветок лишенный солнечного света и воды, буквально чахла на глазах. Во всем отношениях сразу: и в физическом (аппетит хреновый, и несмотря на то, что я прекрасно понимала, что сейчас мне нужно питаться интенсивнее чем обычно, ради восстановления организма, но куски едва ли лезли в глотку), и в моральном (настроение, на самом деле, было ниже плинтуса, и уже даже не от мрачных мыслей и неясности прогнозов, а просто от моего нахождения здесь, от этих дурацких голосов японцев, от этого языка, и от этого больничного запаха), и в эмоциональном (лучи добра рассеивались во всевозможных направлениях, подальше от меня), и еще во многих других. Но все это - мое внутреннее я, которое не обязательно светить перед окружающими. Психоз и упадническое настроение это все-таки не в моем стиле, и я все еще старалась держать марку. Разве что, похудела заметно, и только это могло броситься в глаза из всего вышеперечисленного.
   Но теперь о деле.
   На привычные уже процедуры сегодня, как обычно рано утречком в начале восьмого, я потопала одна. Не знаю даже, с чем я могу себя сравнить - с крабом, или с морской звездой приклееной на окошко аквариума - но перемещалась я, аки прилипала-полип, по стеночке. Благо до кабинета не далеко, всего каких-то пару метров, и я добралась туда без опасных для здоровья проишествий. Чем вызвала, надо сказать, ликование собственного врача, который откровенно за меня порадовался. (вот только я не поняла, как это расценивать - это он так намекает, что мне теперь по жизни в темноте ходить, и это круто, что я так здорово ориентируюсь в пространстве?). На разговоры по душам я настроена не была ни разу вообще, но этот японец видимо не обладал особыми навыками психологического чтения, от того и ляпнул свой вопрос, который стал последней каплей в той самой бушующей буре. Он спросил, на кой черт мой спутник, будучи абсолютно здоровым и зрячим, валяет дурака и носит повязку, вместо того, чтобы оказывать мне какую-то посильную помощь (например, на улицу сводить, или до игровой комнаты на другом конце отделения - примерно так он выразился, угу).
   - Энжел. - Вернувшись в палаты и немного помусолив в голове сказанные мне слова и поняв, что вопрос был занят не по адресу, я решила направить его в нужные уши. Естественно, я старалась сильно не палиться, тщательно подбирать тон и слова, и все такое, но не уверена, что выходило у меня на отлично. - Тебе не надоело еще в повязке ходить, нет?

Да, да, ДА! Черт возьми, ДА, я безумно хочу, чтобы ты снял эту гребанную повязку и начал вести себя нормально! Мне чертовски нужна опора сейчас и твердое мужское плечо, а не шутки-прибаутки, которые я получаю нескончаемыми порциями! Я ведь, в конце концов, всего лишь девушка! Даже нет, не так - на данный момент, я девушка, которая жутко боится за свое будущее, жутко боится не увидеть даже своего будущего ребенка, девушка, которая нуждается в мужчине, а не в парнишке с замашками ребенка, который играется в свою очередную игру! Я же имею право хотя бы раз в жизни дать слабину и побыть зависимой от кого-то если не на все сто процентов, то хотя бы процентов на семьдесят?! Побудь уже наконец взрослым человеком, черт возьми, которому двадцать четыре года, а не пятнадцать лет!
   Уверена, что любая другая девушка, находящаяся в моем положении (даже в двух моих положенияХ!) наверяняка бы вылила весь этот поток гневных слов прямо в ушки своей второй половины, ни на секунду не задумываясь о последствиях и о том, что подобного рода ссоры ни к чему хорошему не приводят. Я же обладала редчайшим умением - сдерживать свое "я" в узде ради сохранения того, что мне очень дорого. До поры до времени, конечно, но пока что мне, пожалуй, смелости не хватало закатывать Энжелу истерики по поводу и без повода, и уж тем более не попытавшись решить вопрос каким-либо мирным путем. И слава богу, резервы моего терпения мне пока что позволяли вести себя более-менее благоразумно, не превращаться в эдакую мегеру, которая срывается за каждую мелочь. Да и вообще, истерить и орать - это все как-то не в моем духе, я голос повышать в принципе не люблю. Поэтому, сей взрыв имел место быть только где-то в глубине моего сознания, так там он и остался, без единой возможности на то, чтобы в полном свом размере выбраться наружу. Возможно у меня из ушей пар повалил, я не знаю, видеть не могла, поэтому - не ручаюсь.
   Словом, я сделала пару глубоких вдохов, дабы привести мысли обратно в стройный порядок. В конце концов, ситуация, в которой я нахожусь - не лучший повод ссориться с единственным дорогим и близким здесь человеком. Да и вообще, это не рационально, учитывая, что не задай мне этот японец свой вопрос, то я наверняка бы продолжала относиться к выходке Энжеле более-менее спокойной еще какое-то непродолжительное время. Врач просто послужил кататализатором, и я даже не знаю, на кого была зла больше: на самого Галахера, или на врача, чьи слова меня заметно задели.
   - Я хочу... - как бы я ни старалась, но раздражение в моем голосе все равно проскальзывало. Ну да ладно, мне же можно, да? Немного покапризничать, и все такое. Мы ведь, девушки, мы как дети, ага. - ..чтобы со мной рядом был взрослый человек, на которого можно положиться. А если я так и не смогу видеть больше? - меня аж передернуло от таких слов, но прошла уже неделя, а повязка все еще была на моих глазах, так что я просто не могла не думать о исходе номер два. Вернее, я пыталась о нем не думать, но с каждым днем все как-то сложнее становилось. Стоило мне только закинуть об этом гребанном "если", как меня будто молнией ударило, и стало казаться, что на самом деле все очень и очень плохо. Дни бегут, врачи ничего нового не говорят, а мне уже было сложно воспроизводить в памяти лица Энжела и Амбреллы - они теряли свою точность, будто бы я никогда и не видела их в живую, а только на картинах пару раз. Но я отметнула мысли в сторону, и вернулась к нашей беседе. - Это же глупо! - часть с вопросами о том, будет ли он в таком случаи носить повязку на своих глазах до конца дней, я опустила чисто по рассеяности. Но, думаю, и так понятно, чего я имею ввиду и что в этой ситуации является глупым. Это же элементарно, Ватсон!

На какой-то момент мне даже показалось, что он понимает, чего я хочу до него донести, и что, как следствие, этот наш неприятный маленький конфликт будет зарублен на корню. Между прочим, это был наш первый конфликт, первая можно сказать ссора с тех самых пор, как мы серьезно повздорили в октябре. Между прочим, тоже дело было в больнице - стоит ли задуматься о том, не превращается ли это у нас в "добрую" традицию или "плохую примету"? Нам бы тогда больницы за километр обходить, но в ближайшие месяцев семь, боюсь, не получится - беременность, все дела, с врачами дружить надо. Выходит, в ближайшие эти месяцев семь мы будем ссориться как семечки лузгать - вместе с каждым походом с больницу? Размышления эти не имели ни малейшего шанса на то, чтобы развиться, по скольку то, что наш конфликт будет зарублен на корню мне не более, чем показалось,  и не более, чем на несколько каких-то секунд. Не спасла от неприятного разговора даже смс-ка, которую Энжел окрестил сервисным сообщением и которой не уделил своего внимания.
- Что за глупости ты говоришь, Галахер!!! - мы так дружно и стройно перешли на фамилии, я прям даже умилились бы, если бы не моя тонкая ранимая душевная организация. Моя тонкая и ранимая душевная организация, которая и так поистрепалась за последнюю неделю, не смогла вынести такого удара, который ей нанес слова моего благоверного, поэтому я была задета до глубины души его намеком (хотя какой там намек - открытый не прикрытый никакими финтифлюшками текст!) о том, что я бы его бросила, случись с ним какая беда. - Это же совсем другое!! - голос мой подскочил вверх на пару тонов, выдавая всю обиду и негодование - оказывается, я с ним говорю, как об стену горох! В моих словах он умудрился увидеть что-то свое, абсолютно мистическое и такое, чего я даже не подразумевала! Зато как у него ловко получилось перевести стрелки и из "мишени" стать нападающим, превратив в мишень меня. Филейная часть моя встревожилась, ощущая что-то неладное, но успокаивать ее я не стала - нужно было держать оборону и попытаться донести до его головы истинных смысл моих слов. - Я бы тебя не бросила, как у тебя вообще язык повернулся такое сказать! Я бы за тобой ухаживала и любила бы по прежнему, и ни на йоту меньше! - тут я могла бы еще долго распаляться, рисуя перед Энжелом цветные картины того, как мы бы жили, случись с ним что-то плохое, но черт возьми, речь ведь шла не об этом! И вообще он перевернул все с ног на голову, полез не в те дебри. Если бы да кабы, то во рту росли б грибы, а мы имеем то, что имеем. - Но вообще-то, на данный момент, "слепой возлюбленный" из нас двоих - это я. Разве я много, черт возьми, хочу? Всего лишь чуть больше серьезности и понимания с твоей стороны, неужели это так сложно! - растянувшись на кровати и отправив обе руки под подушку, я уложила на них голову и отвернулась лицом к стене. Честно, настроение было на столько паршивым, и на души так кошки гадили, что плакать хотелось. Нет, даже не просто плакать - а рыдать. От не понимания с его стороны, от того что я все еще вынуждена таскать эту повязку, от того что мне уже немыслимо надоело сидеть в этих четырех стенах и от того, что я хотела домой. Но мне это было вредно - плакать, поэтому я боролась с комком в горле, постоянно сглатывая.

Меня задели его слова. О том, что я считаю, что ему пофигу, что для него это все пустяки, и потому ведет он себя несерьезно. Вернее, как сказать - задели. Дали мне такую хорошую отрезвляющую пощечину, окатили ледяной водой, и заставили посмотреть на происходящее не через призму непонятной обиды, навеянной лишь только нервным напряжением и обстановкой в целом, а здравым объективным взглядом. Он был тут, со мной, все это время, хотя уже давно в любой момент мог бы сорваться и уехать, сказав, что у него есть какие-то свои срочные дела там, в Калифорнии. Или же и того хуже - мог бы постоянно стенать на то, что вынужден торчать здесь со мной, и делать все ради того, чтобы я психанула и велела ему оставить меня одну. Но он ведь так не делал! Все это время он, можно сказать, был даже в более бодром расположении духа, чем я, хотя ему было ни чуть не легче и не лучше чем мне. Словом, я в миг ощутила себя такой непростительной эгоисткой, раз посмела подобные претензии ему высказать, и мне стало так стыдно, что я ведь, фактически, обидела его. И вот еще одно - он снова поступал так, чтобы я ощущала себя комфортно: не обидился, и практически даже не психанул.  Отделался парой резких фраз, а затем снова перешел на теплую мягкость. Мне оставалось успокаивать свою разыгравшуюся совесть только тем, что это не мы, не я в частности, и это не наша ссора. Что все это - наши нервы, наше напряжение, наше переутомление, которые живут своей жизнью и не советуются с нами, как себя вести.
  - Я такая дура - пробурчала я, уткнувшись носом в подушку, предварительно набрав в легкие побольше воздуха. Вероятно, вместо членораздельной речи и понятных английских слов, парень услышал только непонятное приглушенное мычанье, поэтому я, теперь уже шумно выдохнув, перевернулась на спину. Энжел был где-то совсем рядом, поэтому мне не составило труда отыскать в пространстве его лицо, и провести ладошкой по колючей шероховатой щеке. Я соскучилась по нему, как-то вдруг резко это осознала. Да, он всегда был рядом, я постоянно с ним разговаривала, слышала его голос, ощущала его присутствие, но тем не менее - безумно соскучилась, потому что не видела его уже столько дней. - Прости меня?
   Вроде бы, все налаживалось. Ту маленькую трещинку, которая вдруг возникла между нами и в нашем понимании друг друга, мы, кажется, практически залепили, и теперь можно было уйти от темы. Но, Черт возьми, отмените закон о том, что беда не приходит одна! Кому он вообще нужен?! Вероятно - нам.
Это смс сообщение. Ну почему, почему именно сегодня, именно сейчас, в момет, когда мы балансировали где-то на грани между привычной гармонией и дисбалансом?! Почему именно сегодня, когда я, кажется, не могла отвечать за саму себя и за свои эмоции, которые как бы там ни было - хлыстали фонтаном, не наружу, так внутри!
   - Блестяще - только и смогла хмыкнуть я, услышав корявую японскую речь врача, читающего сообщение, но при этом отчетливо его понимая.
Мне просто было нечего сказать сейчас, в эту секунду, в эту минуту. Наверное, мне нужно было время, чтобы привести свои мысли в порядок, и сказать ему хоть что-то на этот счет. Если, конечно, ему вообще нужны были какие-нибудь слова с моей стороны.

- Келлерман... - пробубнила я, вслушиваясь в эту фамилию, будто бы это помогло бы мне остудить свои мысли и нахлынувшие негодующие эмоции и нащупать верный ответ на многочисленные вопросы, которые прятала у себя под крылышком сложившаяся ситуация. Или как будто произношение сего имени вслух помогло бы мне осознать - на самом деле осознать, а не просто знать, что так и есть - то, какая этот Келлерман, должно быть, шишка, раз наш миленький скромный и спокойный Бэнни так всполошился, что аж срочно вызывал к себе Энжела.
   Здравсвтуй, дилемма, не могу сказать, что рада тебя видеть, но ты не стесняйся - проходи, располагайся! Самая что ни на есть дилемная дилемма пожаловала к нам в гости, по закону жанра нагрянула тогда, когда ее не ждали, и встала где-то между нами. Именно где-то между, а ни на чьей-либо конкретно стороне. Вот если бы я судила происходящее сугубо со своей колокольни, если бы я была на месте Энжела, то эта дамочка была бы не действительна, по скольку я совершенно точно никуда бы не поехала, а осталась бы здесь. Просто потому, что у меня приоритеты такие, в первую очередь я делаю все для любимых людей, а потом уже уделяю время самой себе. В первую очередь, на первом плане, у меня выступает семья - и хотя мы с Ангелом семьей не являлись, роли это никакой не играло, он априори был в приоритете как мой молодой человек и отец моего будущего ребенка. не берусь судить на сто процентов какой был бы расклад, если ситуацию рассматривать через призму взглядов и приоритетов моего возлюбленного, но я совершенно точно уверена, что наши с ним приоритеты - а именно "семья на первом месте" - не вполне совпадают. Я знала, на сколько он грезит и мечтает об этой группе, и могла предположить сколь редко выпадает такой вот шанс, когда продюсер сам находит на коллектив ходы-выходы, поэтому для меня было вполне очевидным то, какое наверняка желание сейчас сорваться отсюда и уехать в Калифорнию сидит внутри этого чуда. И наверное по законам логики я должна была уступить свое место музыки, по скольку мне и так уже было уделенно достаточно времени и по скольку я сама подписалась на это - делить своего любимого с другой. Нет, не с девушкой - а с музыкой.
   Не могу похвастаться тем, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО прониклась и действительно осознавала всю, должно быть, серьезность ситуации. Нет, нет, и еще раз нет, все, что я сейчас осознавала - так это то, что если он сейчас уйдет, то я тут стухну окончательно. Но. Это маленькое но, которое грызет и не дает покоя - я ЗНАЛА, просто реально трезвым умом знала, на сколько ему это важно. Да, я не ощущала всего того, что ощущал он, но я просто это знала. И потому не могла запретить ему поехать. Я же уже говорила выше - думать сначала о близких, а потом о себе, вот это да, это по мне. Прекрасно понимая и осознавая, что я тут без него начну загинаться и потихоньку тухнуть, как консервы оставленные и забытые на солнце, в то же время я понимала, что вопрос касающейся мечты человека, которого я люблю, сейчас стоит ребром. Несмотря на все те слова, которые он мне говорил - и делал он это наверняка скрепя сердцем и засовывая все свои "хочу" куда подальше - я знала, что так не должно быть.
   - Нет, милый, ты.. - глубокий вдох, и быстренько выпалить, пока не передумала - Ты должен ехать. Сам подумай, как часто случается такое, что рыба сама на крючок лезет? - ну вообще раз это случилось в ТАКОЕ время, значит это случилось просто напросто не вовремя, угу - Езжай, ты ведь так мечтал возродить свою группу. Да и потом - я же себе не прощу, если твоя мечта не осуществится из-за меня и буду мучаться угрызениями до конца своих дней!! - ну, я вроде как убедительно прозвучала, да?

На что я надеялась, когда выпаливала, словно из пулемета, свою речь о том как ему нужно ехать ? Нет, я не надеялась на то, что он растечется передо мной лужицей и начнется распаляться о том, как не может меня оставить, не надеялась что он скажет, что все это ерунда и что я ему дороже в овер тыщупяцот раз, чем музыка и чем эта встреча с Келлерманом, я же не наивная дурочка из мыльных опер, в конце концов, чтобы надеяться на это. Нееет, мелодрамы это не мое, мое - это драмы! Поэтому я надеялась только на то, что он, не сказав мне больше ни слова (вместо этого можно применить трогательный жест с поцелуем в лоб, ага), быстренько упакует свои вещи и уйдет. Просто. Без лишних прощаний, без лишних эмоций, без лишних слов, без лишней мелодрамы с милейшими речами и держаниями за ручку на прощание.
   Мне даже в какой-то момент захотелось оттолкнуть его от себя, чтобы все так и было! Чтобы он просто отошел от меня, перекинул сумку через плечо, и ушел, хлопнув дверью, чтобы показать мне свою решительность. Но сил этого сделать, сил выдернуть ладошку из его руки и оттолкнуть его от себя, сопроводив это резким и уверенными "иди уже", как это обычно и делается во всех эффектных драмах - экспрессия, все такое - у меня не хватило. Потому что - потому что я, черт возьми, не хотела, чтобы он уезжал!! И это было выше моих сил, выше понимания того, что ему лучше взять и исчезнуть - как отрезало. Чем - чем вот так, как есть.
   С многочисленными словами, которые лились не прерываемым потоком, мучая меня, и терзая. Казалось, что с каждым новым словом, слетающим с его губ, моя уверенность в том что я готова его отпустить - пусть и напускная уверенность, но все же - таяла на глазах. Что если он задержится в палате еще хоть на минуту, я просто взорвусь - разрыдаюсь, брошусь ему на шею, вцеплюсь мертвой хваткой, и никогда ни за что никуда не отпущу от себя. Только не сейчас и только не в такой ситуации, как бы эгоистично это не было с моей стороны. Но, наверное, девушки - на то и девушки? Понять и подстроиться, исполнить любой каприз и пойти навстречу, найти компромисс или засунуть все свои хочу куда подальше - это все в наших силах, дабы сохранить отношения. Не так ли?
   Вот только он просил о невозможном. Если что-то случится - взять вину на себя? Я не могла ему этого обещать, хотя где-то внутри и понимала, что так и будет. Просто потому, что это не в моей натуре - винить кого-то, в первую очередь я всегда все валю на себя и ищу ошибки в себе, но... Но говорить ему это открытым текстом? Согласиться с тем, что я сама на это подписываюсь? И потом - убеждать его, что это я, а не он, виновата?
   - Тебе не придется жалеть, вот увидишь - слабо, но тепло улыбнувшись, так, словно я на все сто процентов уверена в исходе его встречи с продюсером - нет, будто я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО в этом уверена - ответила я ему. Моя маленькая фишка - вроде бы и не врать, но и не говорить чистой правды. Уловка, уклон. Я часто так делаю. - Поэтому езжай, и ни о чем не думай, я буду в порядке. Бэну привет. И Келлерману тоже.
   Уезжай же уже наконец, а? Хватит тянуть кота за.. хвост, и играть на моих нервах.