Наверное, это было одним из проявлений откуда-то взявшегося во мне стремления к мазохизму, но поездка в горы не хотела выходить из головы совершенно, а потому, как только выдались свободные дни перед гастролями в ЛА, я, не задумываясь, совершенно позабыв об остатках совести, скинул все дела в мастерской на Кристину, взял Хамфри за шкирку и поехал прямо в горы. Фабер была большой девочкой, немного двинутой, конечно, но кто без этого? Зато машины она любила и разбиралась в них не меньше моего, потому беспокоиться о делах не придется. К тому же, одному бестолковому басисту, наверняка, моя компания гораздо нужнее. Совесть некстати напоминала о том, что ему я нужен был совсем не сейчас. Но прошлого не воротишь, сделанного не исправишь, а несделанного тем более. Напрасными страданиями себя обременять я не любитель, потому решил сделать что-то сейчас.
Весьма дурацкий выбор для того, кто боится высоты, но скалолазание до невозможности надоело, да и зима в Сан-Франциско была отвратная. То ли я просто насмотрелся на зиму, когда в последний раз был с родителями в Ирландии, то ли у меня просто крыша потекла, но скалолазание было успешно заменено альпинизмом не без мысли о том, что Хамфри, возможно, просто надо воздухом подышать. Можно подумать, он какая-нибудь секретарша-истеричка, доведенная до нервного срыва... Все было абсолютно наоборот, и это пугало больше любой истерики. Блейк молчал, не жаловался, просто пачек сигарет в урне гаража становилось все больше, а уровень алкоголя по вечерам в его крови всё выше. И вместе с ним, как бонус, куча полураздетых девиц. Я знал, что за этим стоит, потому что сам этим грешил - считая такой способ снятия стресса самым эффективным. Но со стороны все выглядело совсем не эффективно. Я наблюдал за этим с обыкновенным для себя скучающим видом, с абсолютным безразличием в раскосых глазах. Не поощряя. Не порицая. Кристина большая девочка, а Блейк - большой мальчик. А еще я никому не нянька. Иногда казалось, что рано или поздно, если я не выскажу ему все, что думаю, то его красивая физиономия познакомиться с первой горизонтальной поверхностью, причем знакомство это будет неприлично близкое.
Мне было жаль его, но в то же время я был ужасно зол. Он вел себя, как капризный, эгоистичный ребенок, которому не подарили желаемую игрушку на Рождество, и поэтому он делает все всем назло. Так или иначе,а Блейк стал невыносим после Нового Года. И я с этим совершенно не хотел мириться.
Когда за завтраком он появился в ресторане отеля, я даже голову от чашки с кофе не оторвал - просто потягивал горьковатую жидкость и дальше, втягивая обонянием бодрящий кофейный запах и слушая друга - точнее его сомнительные экстрасенсорные способности. Вздохнув, я откусил булочку и, медленно жуя, уставился на Блейка, некоторое время молчал, доедая.
- Ты можешь делать, что хочешь. Но если приехал сюда затем, чтобы переиметь весь отель, надо было брать с собой Кристофера, я не в настроении и компанию тебе не составлю, - получилось как-то резко, но тогда я даже не задумался над этим: казалось, любое суровое слово, сказанное в адрес Хамфри, было заслуженным. Пожалуй, я был отчасти и прав - хотя бы потому, что Блейк совершенно забыл, что он в это истории не один, и продолжал разыгрывать трагедию, строя из себя Принца Датского.  - Полезешь со мной. Выдвигаемся через полчаса, и то, что у тебя нет сил, это исключительно твои проблемы, - я улыбнулся, по-прежнему пронзая журналиста холодным взглядом и совершенно не собираясь что-либо в нем менять. - Попойки прибереги до вечера. А еще лучше до возвращения в Сан-Франциско.

Я смотрел на то, как его нож вонзается в еду, и это каким-то странным образом помогало не выбеситься окончательно. Будто мое накапливающееся раздражение захлебывалось в раздражении Блейка, растворяясь в нем и не выплескиваясь наружу. Удивительно, но так происходило всегда: чем больше окружающие меня люди выражали эмоций, тем меньше их можно было добиться от меня самого. Со стороны это могло выглядеть как издевка, но это всегда было частью моего характера, с которой я ничего не мог поделать, да и не хотел. Вот и сейчас просто поднял взгляд, полный ледяного спокойствия, на Хамфри и, честно признаться, с превеликим трудом удержался от усмешки. Это бы стало последней каплей, а в моих планах вовсе не значилась ссора с близким другом. Вот вытрясти из него душу - совсем другое дело. Сейчас же я просто смотрел на него, вероятно, раздражая своим спокойствием басиста еще больше, но, как по мне, это шло ему на пользу.
- Если ты не слышал, - вкрадчиво произнес я, парируя, - То ты можешь делать, что хочешь. Какое слово во фразе "Ты можешь делать, что хочешь" тебе не понятно? Если не ошибаюсь, я выразился на английском,- улыбнувшись, я сделал еще один глоток кофе. Оно почти заканчивалось, и с каждым глотком я все больше старался этот момент оттянуть. Наверное, кофе было для меня своего рода убежищем. Странно, глупо, бессмысленно. Я не привык убегать, но прятать то улыбку, то поджатые губы в фарфоровой чашке было невероятно удобно. - Про подъемник советую забыть. Мы поднимемся. Сами. Со снаряжением. ножками, Блейки, ножками, - улыбнувшись почти дружелюбно, я наконец-таки оставил в покое измученную чашку, в которую приземлились билеты. Убрав билеты в сторону, я допил содержимое с невозмутимой физиономией и поставил посуду на стол. Но стоило лишь белым краям коснуться скатерти стола, как ее сестра по сервизу почила с миром стараниями Блейка. Излишними стараниями. Я не стал ничего говорить или как-то комментировать, потому что язвить сейчас было не совсем кстати, да и язвить я начинал обычно лишь после пары-тройки рюмок спиртного. Это я называл своим чувством юмора. Официант забрал салфетку с осколками, а я не стал терять времени, да и тянуть и дальше тишину не хотелось, поэтому просто попросил еще один кофе.  Пока его несли, я вернул взгляд на Хамфри, задаваясь вопросом, что тот видит в темной жидкости. Как-то подбадривать мне и в голову тогда не пришлось. Не потом, что не хотел поддержать друга - нет. Просто это не та поддержка, которая, как мне казалось, нужна ему.Ему не нужна поддержка вовсе. Блейку необходима была встряска, способная расставить в голове все по местам. потому что судя по бардаку, в который Хамфри превращал свою жизнь вот уже неделю, именно это и творилось в черепной коробке басиста. Вопрос застал врасплох, хоть я его и ожидал. Не дословно, конечно, но то, что речь рано или поздно зайдет о Кристель, и дураку было понятно.
- Нет, - просто ответил я, кивая попутно в знак признательности официанту за принесенный кофе. поставив его на блюдце, я натянул ворот свитера до самого подбородка и, уперевшись локтями в столешницу, и думать про кофе забыл. Хотелось спросить, почему он сам ей не позвонит, но некоторые вопросы должны дождаться своего времени. Оставив кофе нетронутым, я поднялся из-за стола, подбирая с соседнего стула шарф, и остановился, дожидаясь, пока Блейк присоединится.
Снаряжение нас ждало в небольшом охотничьем домике, до которого мы добирались практически молча. Говорить о предстоящих концертах не имело смысла, а говорить о Кристель я не решался. Я видел, что Блейку необходимо это обсудить, но задавать вопросы или что-то советовать было не в моем праве. Все, что мне было ему сказать, так это то, что он идиот. Но добивать словами человека, который может пойти со своими проблемами лишь к тебе, подло.
- Ты знаешь, что менеджер связался с какими-то продюсерами из Великобритании. Они сейчас в Штатах и, вероятно, придут на наше выступление... - все слова казались неправильными, слишком наигранными. От них было гораздо более не по себе, чем от нарастающего знакомого тягучего чувства где-то внутри. О, этот страх высоты. Остановившись, я почесал лоб под шапкой и, взяв друга за плечо, повернул его к себе, серьезно посмотрев прямо в глаза, - Послушай. Не делай того,о чем пожалеешь, ладно?

Отредактировано Jason Coleman (2012-09-26 01:02:29)

Мне никогда так сильно не хотелось съездить по этой смазливой физиономии, как тогда. Улыбка, натянутая на лицо, была отвратительна, и я бы предпочел этому похлопыванию по плечу гневную тираду или один хук справа. Но он улыбался, нес чушь и совершенно не понимал, о чем я говорю. Для меня это было в новинку. Мы всегда очень хорошо понимали друг друга, наверняка, поэтому любы недомолвки отсутствовали в принципе, а сейчас у меня создалось впечатление, будто я и Блейк разговаривали на разных языках. Цепляя снаряжение, я думал о том, что Хамфри изменился. В некоторые минуты мне казалось, что он превратился в совершенно другого человека. Что сейчас передо мной совершенно не тот Блейк, которого я знал все последние годы. Это то ли злило, то ли разочаровывало. Так или иначе, это приводило меня в некоторую растерянность, потому что я не знал, как вести себя с человеком, который не называет меня дурацким прозвищем "Джейси".
На его заявление о силах я ответил лишь долгим, молчаливым взглядом,надеясь на то, что он и так все поймет. А хотя, о правде, разговаривать попросту пропадало желание. Да и отвлекаться от подъема не было для меня тогда первостепенной задачей. Не с моей-то фобией. Сколько бы я ни занимался скалолазанием, это тягучее чувство под горлом до сих пор не исчезло. Становилось слабее, паника пропадала, но этот жуткий дискомфорт будто был частью меня, стоило лишь подняться на какую-то высоту. Но для того я и занимался этим, чтобы доказать самому себе обратное. Очередной вызов самому себе. Кажется, я был просто фанатом таких приколов. Ну, или по-простому, мазохистом. Карабкаться было не сложно физически, мышцы, несмотря на общее впечатление худобы, были тщательно натренированы серфингом, скалолазанием и работой в мастерской. Кто кого еще ловить будет...
Внезапный, излишне сильный удар по горе снизу вывел меня из своих мыслей, и когда я обернулся, то встретился со взглядом, полным ярости. Полным отчаяния, безысходности, боли, но... не ненависти. Впервые за сегодня я, возможно, увидел что-то настоящее в них. Наконец-то, я встретился с глазами своего лучшего друга.
- Врешь, - бросил я почти криком, потому что ветер на этой высоте становился все сильнее, оглушая и унося слова куда-то в сторону, рассеивая их на морозе. - Сам знаешь, что врешь.
Продолжать сейчас было опасно6 не хватало еще, чтобы они оба вышли из себя и забыли о банальной страховке. Так что я предпочел сначала добраться до первой остановки. Дальше мы должны были двинуться сами, без инструктора. Спустя полчаса, оставшись наконец-то наедине, я решил остановиться в очередной раз и поговорить. Не самое лучшее время и место, но тогда мне казалось, что Блейку нужно нечто вроде этого. Идея, созревшая в моей голове, была всего лишь очередной дуростью, но я знал, что этот способ снять напряжение и выплеснуть наружу все то, что накопилось внутри, один из лучших. Даже лучше секса, наркотиков и текилы, взятых вместе.
Я снял с себя веревки, когда мы оказались на небольшой площадке и, ничего не говоря и ни о чем не предупреждая, подошел к Хамфри, схватив его за ворот куртки и приближая к себе, встряхнул.
- Так нравится делать больно тем, кого любишь? - проговорил я. Тон был спокойным, хотя лишь Всевышний знал, каких усилий мне это стоило. Я встряхнул  его снова, оттолкнул от себя, подходя следом и вновь ухватывая за дутую одежду. - Ты не только ей больно делаешь, ты себе больно делаешь, придурок! Кто сказал мне, что не отпустит ее, когда она испугается и попытается убежать? Кто сказал, что будет держать ее так крепко, как только может? Хочешь кричать- кричи, тут тебя никто не услышит. Но не убегай от этого. Потому что вы с ней бежите в разных направлениях. И чем дольше, тем дальше друг от друга.

Каждое слово - вранье. Я вовсе не был детектором лжи и никоим образом не претендовал на это звание, но сейчас, как в прочем и всегда, я улавливал малейшее изменение в голове Блейка и видел, что он сам не верит в то, что говорит. В нем я отчасти видел себя, возможно, поэтому такой явной казалась мне его ложь. Странно, что люди порой легко верят в то, что в действительности верить не хотят, а потом, как по инерции, начинают себя сами в этом убеждать. Абсурд. Его вывели из себя мои слова лишь потому, что он знал, что я прав. Но мои слова шли вразрез в тем, что Хамфри вбил себе в голову, а потому вызывали диссонанс, и ,как реакцию, агрессию. Я был более, чем уверен, что Кристель врала, как врет сейчас Блейк, но не имел никакого отношения ко всей этой истории, и поэтому ничего не мог сказать. Хамфри должен сам все понять и ко всему прийти, иначе ничьи слова не заставят его поверить в то, что все не так ,как ему представляется.
Я не был суперклассным психологом, но я кое-что знал о людях, а тем более, я знал Кристель. Знал, что она испугается, но, что самое дурацкое, это знал и сам Хамфри. Почему он сейчас так легко об этом забыл, я не знаю, но со стороны всегда все кажется проще... Удивительно. Я понимаю так много в человеческом характере, но так мало знаю о себе.
Я знал, что мой друг ждет от меня сейчас поддержки, но я не мог похлопать его по плечу, сказать ,что все окей, а потом напиться до беспамятства. Знал, что это ему нужно сейчас, как воздух, но не мог. Не потому, что был не в состоянии, а просто что-то не позволяло. Возможно, ощущение, будто Блейк ведет себя как эгоист, хотя именно так он себя и вел. Как эгоист, как слабак. Я мог сказать все это вслух, но что-то меня сдерживало. Я должен был сказать это вслух, но его глаза не позволяли. С каких пор я стал таким жалостливым? Я, для которого горькая правда была всегда лучше сладкой лжи. Хамфри сам себя обманывал, а я лишь способствовал. Продолжи я в таком темпе и дальше, все это зашло бы слишком далеко... И какого черта я лезу в чужие дела?.. Ах, да, я же святой Шисус, окей. Подойдя к Блейку, я поднял его с корточек, возвращая горизонтальное положение. Взглянув еще раз в карие глаза напротив, я размахнулся и, не пытаясь даже сбавить силу, ударил друга по лицу.
- Слабак! Эгоист хренов. Стоило увидеть препятствие, и ты сразу в кусты, да? Конечно, куда проще тра*ать случайных девиц, которые не смогут сделать больно. Ты всегда так, понимаешь? Во всем. В музыке, в отношениях. Ты не умеешь идти до конца, не умеешь бороться. Не все просто, Блейк! 
Морозных воздух сдирал слизистую оболочку глотки, но я даже не пытался перестать кричать, будто повышенный тон донесет хоть что-то до моего друга. Наконец, вздохнув и опалив льдом раздраженное горло, я отошел, прислонясь к выступу, как это недавно сделал Блейк.
- Ты идиот, Хамфри. Это все, что я могу тебе сказать, - спокойно произнес я, - Не делай того, о чем будешь жалеть.

Отредактировано Jason Coleman (2012-10-02 13:35:30)

Оправдания. Все, что слышал я сейчас от друга, это оправдания. Глупые, по-детски наивные и искренние, но оправдания. В них я чувствовал всю горечь его отчаяния и ощущения безвыходности, в них я чувствовал его слабость. Но я не хотел, чтобы Хамфри был слабым. Я знал, что он может быть другим, и он будет сильным, иначе я душу из него вытрясу на этом заледенелом склоне. И со всем этим вместе взятым я ощущал свою беспомощность. Люди, по сути, ничтожно мало могут сделать друг для друга; и как бы ты ни хотел забрать у близкого человека всю терзающую его боль, разделить с ним ее, ты не можешь этого сделать, потому что боль имеет завидное свойство срастаться с душой.
- Здесь неважно, в каких условиях ты жил и как много препятствий встречал, - я подошел к другу, и остановил его руку прежде, чем он снова ударил по металлическому колышку, - Важно, готов ли ты встретиться с ними снова. Но, если готов, ты должен не жалеть, а что делать, Хамфри. Ты жалеешь, но ты жалеешь себя. И ты знаешь, что я прав. Пора это заканчивать.
Я выдохнул облачко морозного воздуха, опустил плечи под теплой курткой и, прислонившись к скальному срубу, посмотрел на друга. В том взгляде более не было осуждения, в нем не было практически ничего, кроме понимания. Нет, я не мог чувствовать то же, что и Блейк, но я знал, что далеко не райское удовольствие.
- Скажи, не признайся ты ей, было бы легче? Что тогда? Продолжал бы избегать Крис? Или попытался изображать из себя и дальше лучшего друга? Прими все, как есть, и двигайся дальше. А если не хочешь принимать, борись.
Забрав у Блейка молоток, я убрал его в сторону, после чего взял журналиста за рукав и потащил вверх по небольшой горке, выходящей на обзорную площадку, с которой открывался просто великолепнейший вид, и непонятно, от чего дыхание захватывало больше: от красоты вокруг или от невероятно чистого воздуха.
- Знаешь, мои… э-э-э… частичные предки перед сражением кричали: «Банзай». Я подумал, что внизу жители сочтут это крайним идиотизмом, а у нас завтра концерт в ЛА, поэтому провести лишний день в психбольнице – не вариант…
Я усмехнулся, почесывая перчаткой нос и поглядывая краем глаза на Блейка, периодически отрываясь от великолепия вида. Взяв друга за руку, я весело ухмыльнулся и поднял наши руки в воздух.
- Давай же, - я поднял обе руки и к тому же призывал Хамфри, - И не жалей легких, внизу будем отпаиваться глинтвейном… Банзай!!!.. Банзай!!!.. Банзай!!!.. – под этот дурацкий крик, смешанный со смехом, мы то поднимали, то опускали руки, я чувствовал, как от крика срывается голос, как горло дерет 20-градусный мороз, как здравый смысл не перестает напоминать о завтрашнем концерте, но сейчас мне было плевать. Удивительно, но с этим криком я будто смог выплеснуть все, что сдерживал в последнее время. Напряжение из-за вечно понурого Блейка, капризов Хаяши или вспышек гнева Криса. Да и эта новость, подкинутая менеджером на днях, о том, что в ЛА мне придется спеть с Клайдом, дабы заткнуть невероятно проницательных журналистов. Но это будет завтра: пока что я мог кричать, словно на земле остались лишь два идиота, стоящие на выступе снежной вершины и орущие одно и то же слово около десятка раз. Мне даже было плевать на высоту.
Закашлявшись, я прекратил смеяться и похлопал Хамфри по спине, выпустив его руку.
- У меня кое- что есть для тебя, пойдем, покажу в номере.
Махнув головой в сторону спуска, я двинулся в указанном направлении и, пока мы не добрались до деревянного домика сторожа, где с нас сняли все приспособления для скалолазания, после чего мы смогли вернуться в отель. Сбросив куртку на первую попавшуюся поверхность, оказавшуюся креслом, я достал из бокового кармана дорожной сумки диск и вставил его в проигрыватель.
- Вчера закончил. Демо-версия. «Цветок храбрости». Она для тебя, придурок, - улыбнувшись, я нажал на «Пуск», как в номере заиграла приятная мелодия.

Отредактировано Jason Coleman (2012-11-11 03:29:08)

Я смотрел в спину Хамфри, молча слушая собственный голос, растворяющийся в играющей мелодии, и не чувствовал обычного смущения, которое приходило в такие моменты: слушать самого себя было весьма странно. Но сейчас моя голова была забита совершенно иными вещами, точнее одним парнем, стоящим прямо передо мной, и всей той огромной тараканьей компанией, прочно поселившейся в его бестолковой (хотя ведь толковой!) головешке. Я не решался подходить, а тем более что-то сказать до тех пор, пока не заговорил сам Блейк. Утешение - точно не то, чего от меня ждали. Он и так знает о моей поддержке, поэтому любые слова сейчас были совершенно не в тему. К тому же акцентировать лишний раз внимание на слезах, которые он не хотел показывать, не стоило. Хотя я даже завидовал этим слезам. Говорят, становится легче, когда поплачешь, а я... я слишком рано приучил себя не плакать, а теперь даже не был уверен, что способен на это. Я сделал несколько шагов вперед и, остановившись позади Хамфри, сжал его плечо.
- Пойду возьму нам глинтвейн, - произнес я, - Не хватало еще заболеть перед концертом, - добавив в голос напускной строгости и, откровенно говоря, занудности, я усмехнулся уголком губ и вышел из номера, отправившись на поиски бара. Глинтвейн можно было заказать и из номера, но мне казалось, что сейчас Блейку не помешает побыть одному - ну хотя бы, чтобы умыться. Я стоял у огромного окна в баре, видом выходящим на горные хребты, сплошь покрытые снегом. На фуникулерах туда-сюда ездили отдыхающие, и где-то вдалеке виднелись силуэты катающихся на лыжах. Горы действовали на меня не хуже моря, за исключением, пожалуй, альтофобии. Улыбнувшись самому себе, я обернулся на раздавшийся голос официантки, стоящей передо мной с вежливой улыбкой и подносом, на котором были два глинтвейна. Поблагодарив девушку, я отдал ей деньги, забрал напитки и направился обратно в номер. С трудом удерживая стаканы в одной руке, я кое-как открыл пластиковой карточкой дверь, входя в номер.
Сейчас почему-то хотелось простого разговора, ни о чем, хотелось терпкого вкуса горячего вина, пряного запаха, доносившегося из бокала, хотелось сидеть в одном их этих кресел, покрытых чем-то похожим на шкуру животных, но скорее всего являющегося лишь частью антуража.
- Послушай... Ты не думал о том, что делать дальше? Со своей жизнью, - я отдал Блейку его стакан и неопределенно взмахнул освободившейся рукой. Прислонившись к стене возле окна, смотрел на уже вызубренный до мельчайших подробностей пейзаж и думал о том, как продолжить и объяснить свою мысль. – Нам уже перекатило за 20-ку, и вроде бы надо задумываться над тем, чем ты хочешь заниматься в этой жизни. Группа, или у тебя журналистика, у меня – мастерская, у парней – что-то еще.
Моя голова словно норовила пробуровить стену позади меня, а взгляд спокойно скользил по потолку и стенам номера. С кем я еще мог поговорить об этом, в конце концов, если не с Блейком? Задумываться об этом я никогда раньше не пытался, но в последнее время эта мысль меня начинает уже преследовать, и я понимаю, что время принимать какие-то для себя решения. Группа наконец-то начала получать весьма выгодные предложения, и дела стали только лучше, поэтому бросить всё спустя полгода или год – значит, подкинуть свинью остальным парням. Но нужно ли это всем им? Серьезно ли они к этому относятся? За последние полгода они только и делали, что доказывали обратное.
Ожидая ответа, я оттолкнулся от стены и, подойдя к камину, присел на корточки, одной рукой поправляя поленья и поджигая их. Вкус глинтвейна и мягкий треск дерева в камине заставляли чувствовать себя настолько расслабленно, что никуда возвращаться не хотелось, а тем более лететь сразу же в другой город.

Я бросил беглый взгляд на севшего рядом Блейка и, не в силах сдержать улыбку при виде него, спрятал ее, вновь уставившись на разгорающийся в камине огонь. В Хамфри была эта вечная непосредственность, что бы он ни делал, что бы с ним не происходило. На все реагировал, словно ребенок, с какой-то особой упертостью. Не хочу и не буду. Эта неспособность подчиняться обстоятельствам меня всегда восхищала, умение жить, согласно чувствам, а не разуму. Не то что бы я считал это верным, но это всегда внушало мне надежду. Если же этот парень начинал грустить - вот как недавно - если начнал отступать... ну, мир не рушился и предвидение конца света не наступало, но паршивость всей ситуации отображалась слишком четко, чтобы ее можно было отрицать. Будто Хамфри и был той самой последней надеждой. Точнее тем, кто верит всегда до последнего, и, глядя на него, ты начинаешь верить и сам. Слушая Блейка, я не сомневался в искренности его слов, но были вещи, заставлявшие меня беспокоиться. За последние полгода я все чаще думал о том, что никто из парней не относится серьезно к тому, что делает на сцене. Они и раньше так себя вели, но что изменилось за последние 6 месяцев? Мое отношение. Я сам  не заметил, как для меня музыка стала делом жизни, как она стала тем, что я делаю для себя. Пожалуй, я впервые делал что-то для самого себя.
- Сомневаюсь, что мы потеряемся, - улыбнулся я. По правде, я не понимал тогда, о чем говорит Блейк. я никогда не терял людей, я не знал, что значит: терять их. Людей, которыми я действительно дорожил, было не так много, и они, по сути, появились тогда, когда я вступил в группу. Но ни разу их существовние в моей жизни не ставилось под вопрос. Но правда была и в том, что, развались группа, мы бы действительно разбежались. Не потому, что того хотели бы. А потому, что не смогли бы сохраять те же отношения, когда исчезло то, что нас когда-то объединило. Воспоминания бы были своего рода вечным палачом в наказание каждому.
Поймав пачку, я сел на пол, по-прежнему глядя на огонь и вертя в пальцах красно-белую коробку от "Мальборо". Очередная попытка бросить курить пока что не сдулась, как шарик, и, к собственному моему удивлению, присутствие сигарет в руках не усилило привычное жаление закурить. Пожалуй, все потому, что мысли были заняты другим.
- Ммм, моей давней мечтой было создание бейсбольной команды. Самому начинать играть профессионльно уже поздновато, но, если будет такая возможность, я бы основал команду. Смотрел бы на их тренировки, радовался бы х победам, переживал бы их поражения. Хотя какой из меня президент бейсбольного клуба, - я откинулся назад, подставив за спиной руки, уперевшись ладонями в пол, и рассмеялся. Детская мечта, о которой я периодически стал забывать, хоть моя почти фанатичная любовь к бейсболу и не стала меньше. - Сыграй как-нибудь со мной. А лучше сходи на матч, тебе точно понравится.
Убрав из-за спины одну руку, я поднял вверх большой палец, прищурив глаз и улыбнулся краем губ, отчего улыбка больше походила на ухмылку. Хотелось сказать, что я готов отдавать всего себя группе, тому, что мы делаем, но это было непозволительной роскошью. Даже с Блейком, которому мог говорить все - единственному, кому я мог говорить все, я не сумел быть полностью откровенным. Весь мир останавливался, когда я стоял на сцене с этими парнями. Видел каждого из них, помнил то, как Хамфри вдыхает неоосзнанно воздух всякий раз, как начинает играть, как Кристофер становится шумнее и его подбадривающие крики перед выходом на сцену становятся громче - и это верный признак того, что Флетчер волнутся больше, чем показывает; как Хаяши на одних и тех же строках всегда либо закрывает глаза, либо поднимает их к прожектору. Это был мой мир, кторым я не мог поделиться ни с кем.
- Пора собираться. У нас через пять часов самолет в ЛА.
Я поднялся на ноги и, допив глинвейн в несколько глотков, взъерошил и без того лохматую гриву Хамфри и стал собирать вещи. На смену снежным вершинам приблжалось калифорнийское солнце. Запуская в Блейка его свитер, найденный почему-то на своей кровати, я думал о том, что сюда стоит выбираться почаще.