Кажется гордиевы узлы, которые, сам того не осознавая, навязал Эйвери, распутать можно было бы разве что с помощью колюще-режущих предметов, так что ему оставалось лишь утвердиться в мысли, что лучше заняться этим позже. Ну а нога - да и ладно, черт с ней, в конце-концов, там, внутри, болит гораздо сильнее.
Моджи стоило отдать должное - она умела быть дипломатом и стратегом, что и немудрено. Она не лезла с расспросами, хотя только слепой и не знающий Цезаря человек не сумел бы заметить, каким сумрачным и серым стало его лицо; она не вела себя так, будто сочувствует и сожалеет, что сделало бы невозможным общение в принципе, поскольку невыносимо раздражало Эйвери. Она просто была, что называется, "на своей волне" - и это сейчас было именно тем, что более всего подходило Цезарю - а там как знать, возможно, ему удастся подхватить ее волну?
- По крайней мере, попытаемся, - ободряюще буркнул Цезарь, сосредоточенно высматривая у себя под ногами потенциальные опасности. Он не был слишком частым гостем на катке, поэтому ему оставалось надеяться лишь на природную грацию и умение держать равновесие - да и то, лишь в самой малой мере. - Я тоже, знаешь ли, не фигурист со стажем. Но... никогда не поздно начать, верно? Давай, держись за меня, - милостиво решил Эйвери, подхватывая Моджи за руку. Возможно, это было и не так на самом деле, но ему казалось, что выглядит, да и стоит он поувереннее. Кстати говоря, куда меньше уверенности он испытывал, оказавшись впервые на сцене перед алчущей публикой, готовящийся снять с себя практически всю одежду.
"Солнце, а ты знаешь, что через десять дней я вообще могу оказаться за решеткой?" - мысленно съехидничал Цезарь, но вслух предпочел умолчать о сём досадном факте, лишь коротко, ободряюще приподняв уголки губ в тяжелой, практически свинцовой, но вполне искренней улыбке.
- Интересно, это кто ж мне сделал такую рекламу, как организатору лучших дней рождения? - кажется, улыбка стала выходить более расслабленной - возможно, потому, что все напряжение молниеносно направилось на ноги, ведь именно там сейчас было сосредоточено почти все внимание Цезаря, и лишь толика его все еще принадлежала Имоджен и теме обсуждения. Цезарь делал аккуратные шаги, которые пока что мало походили на естественное скольжение, и вообще не походили никоим образом на искусство. Впрочем, никто на это и не претендовал. - Уж не мой ли братец рассказал тебе, как я его отхэппибездил? - о да, занятнейший был вечерок. В тот день родился Лукас, но погибла добрая половина его нервных клеток, а прицепом - и нервных клеток его подружки, - воспоминание об этом вызвало едва-заметную тень ехидцы в выражении лица молодого человека. В этот эпохальный момент мимо неуверенно держащейся на коньках парочки со свистом пронеслась шумная гурьба школьников и толи ветром, толи самим осознанием того, что их могли бы попросту сбить с ног и не заметить, но Цезаря нехило так передернуло. Пара взмахов свободной рукой в воздухе, разъехавшиеся в разные стороны ноги и, кажется, шаткое, неуверенное, готовое в любой момент помахать платочком, равновесие. - "несколько минут позора, пара переломов, и твой День Рождения мы будем обсуждать в уютной и светлой палате больницы Сан-Франциско..."? - осторожно смеясь, чтобы сотрясанием грудной клетки не сделать себе же хуже, процитировал приятельницу Цезарь, сменив утвердительную интонацию на вопросительную. - Кажется, не только обсуждать, но и празновать...