when you're older you will understand

Я пытался вспомнить, когда последний раз настолько сильно желал кому-то счастья. Кому-то, кто не всю жизнь был близким, как, например, родители (их я в расчёт не беру), а человеку, ставшему родным внезапно, стремительно и бесповоротно. Эти раздумья занимали мою голову в прекрасное солнечное утро, когда я сидел на заборе, поедая хот дог. Меня переполняло чувство собственного достоинства, я весь светился от гордости за себя самого, ведь ситуации, подобные этой, случались очень редко. Сегодня был не простой день, а день, к которому я готовился уже месяц, начав ещё тогда, когда мы с тобой стали ближе, чем были. Мне удалось продумать всё до мельчайших подробностей и это касается не только того, что именно ты получишь от меня в день своего рождения, нет. Это касалось даже того, как у меня при этом будут лежать волосы, и когда именно я должен улыбнуться, а главное, как. Мне до головокружения хотелось сделать тебя самой счастливой. Я понимал, что ты пригласишь целую толпу народа, и большинство из них будут твоими университетскими друзьями, а значит, мне необходимо заранее поставить себя в рамки дозволенного. Но ведь никто не заставить меня отказаться от возможности вести себя как твой друг. Этого они не имеют право отнять.
Дожёвывая последний кусок хот дога, я спрыгнул с ограды и отправился в ближайший специализированный магазин подарков. Витрина маячила розовым убранством, заметить её возможно уже с расстояния ста метров. Ничего глобального там покупать не хотелось, но у меня имелась важная цель.
- Добрый день. Будьте добры, отсыпьте мне 51 шарик.
Наверное, это было совершенно обыденной просьбой для продавца в таком магазине, он даже фыркнул, мол, что за оригинальный презент.
- Простите, вы хотите что-то сказать? Так не давитесь собственным цинизмом, это плохо скажется на вашей печени.
Девушка пожала плечами, отвернувшись от меня в поисках шариков. Я чувствовал, что из неё буквально вырывается целая тирада, которую бедняга давным-давно сдерживала в себе.
- Все вы, как один приходите сюда за сопливыми подарочками, чтобы угодить своим принцессам, - её тон сквозил таким презрением, что по телу побежали мурашки. – Вам не хватает фантазии подарить нечто большее, чем шарики, цветы да конфеты, вы бездушные роботы, копии друг друга!
Казалось, она сейчас влезет на витрину и начнёт душить меня голыми руками. Переборов неприязнь и желание облить юную особу ледяной водой, я улыбнулся и выложил купюру в 50 долларов, что намного превышало стоимость всех шариков.
- Дайте 52 штуки.
Меня удивляло, как она не сбивается со счёта, находясь в таком наэлектризованном состоянии. Когда девушка перестала кидать на прилавок шары и повернулась ко мне со скептическим видом, я продолжал улыбаться, что злило её ещё сильнее. Взяв пятьдесят первый шарик из кучки, ярко салатового цвета, я надул его, завязал кончик и протянул продавщице. У той слегка приоткрылся ротик, лицо вытянулось от удивления, но руку она протянула, чтобы взять мой презент.
- Вам просто давно не делали приятно. Будьте снисходительнее к нам, неоригинальным мужикам, и жизнь станет радужнее. Ещё моток ленты, пожалуйста.
Через десять минут я уже вышел из магазина с гигантской шапкой надутых шаров, привязанных к запястью. Наполненные гелием, они бессовестно тащили меня вверх, складывалось ощущение, что я не иду, а лечу в паре сантиметров над землёй. Лёгкость переполняла всё тело, заставляя радоваться ещё больше.
Я добрался до машины, привязал шары к боковому зеркалу и сел за руль. День в самом разгаре. Представил, как ты хлопочешь, устраивая всё к празднику, как встречаешь первых гостей. Улыбка не сходила с лица, даже щёки начали немного побаливать. Знаешь, как это бывает иногда.
Моё появление на твоём празднике должно было состояться ближе к вечеру, когда ты уже немного понервничаешь, чтобы вызвать ещё больше радости, смешанной с ненавистью. Люблю когда ты именно такая. Но тогда, в начале дня, я ещё не знал, что случится буквально двумя часами позже.
А случилось вот что. Я никогда не был слишком хорошим и покладистым мальчиком, не сильно соблюдал законы штата, но и не попадал в лапы копов. В основном все мои шалости ограничивались слишком большой скоростью, неправильно припаркованным автомобилем (все штрафы копились в бардачке до состояния не влезания и только потом оплачивались) и травкой. Я не сильно люблю наркотики, но иногда возникает непреодолимое желание, как, например, сегодня. В моём телефоне хранилось несколько номеров, необходимых в такие моменты, один из которых я набрал ещё вчера вечером. Встретиться договорились на окраине, в одном из районов, где улицы редко патрулировались.
Всё шло как по маслу, я вовремя приехал к месту встречи, оставив машину немного поодаль. Парниша, толкавший дурь, стоял за мусорными баками. Когда я подошёл ближе, выяснилось, что он не один. С этими тремя я ещё никогда не виделся, но был в слишком хорошем расположении духа, без задних мыслей. О чём вскоре пожалел. Показав мне пакетик с травкой, парень протянул руку. Я достал бумажник, вытащил купюру и сунул в его ладонь. Громилы по обеим сторонам от него заметили, что мой финансовый запас на этом далеко не исчерпывается, и эта мысль стала последней, посетившей голову прежде, чем мощный удар с кулака прилетел прямо в висок, и я рухнул на асфальт. Мир потерял краски.

Когда удалось разлепить глаза, на улице уже стояла темень. Прохладный ветер катал по асфальту пустые консервные банки, звук которых и пробудил меня от долгого бесчувствия. Первое, о чём я подумал, очнувшись, - это ты. Я проклял себя за то, что вообще решил поехать за дурью. А потом ощутил адскую боль в голове. Попытка сесть увенчалась провалом, меня сложило пополам. Парни хорошенько постарались и после того, как я отключился. Из носа на асфальт натекла красная лужица. Кровотечение до сих пор не остановилось, я понял это, едва смог подняться на ноги, хватаясь за стену и баки. Вся футболка в мгновение стала краснеть. Задрав голову как можно выше, я, пошатываясь, поплёлся в сторону машины. Странно, что вообще помню как надо ходить. Сев внутрь, достал из рюкзака пачку одноразовых носовых платков и засунул по одному в каждую ноздрю – вести машину с поднятой головой не очень удобно. С раскалывающейся напополам головой, непрерывно кружащимся миром, я завёл пыжика и рванул в сторону твоего дома.
Через время, которое тянулось невыносимо долго из-за ощущения, что я где-то между мирами, но почему-то уже не в раю, машина затормозила в месте назначения. Выйти нормально не удалось – моё тело словно было выплюнуто на свежий воздух. Всё, чего мне хотелось – упасть в твои руки и больше не открывать глаза. До тех пор, по крайней мере, пока не утихнет эта чудовищная боль. Я вдруг понял, что кровь идёт не только из носа, но было уже глубоко плевать на всё, ведь я слышал недалёкую музыку, смех, шумные разговоры, а значит, был уже близко.
Ступеньки, дверь, ручка, яркий мигающий свет, множество разодетого народа, несколько знакомых лиц. Плевать на внешний вид, дайте мне мою девочку. Кто-то переглядывался, я старался не обращать внимания и сделать наиболее непринуждённый вид, словно так и надо, словно это не день рождения, а маскарад, на который я вырядился ходячим мертвецом. Что вы, дамы, это не кровь, а кетчуп. Хватит глазеть.
Лестница наверх, красные пятнышки, оставленные, как след, ванная комната, раковина. Холодная вода сделала своё дело, приведя меня в более адекватное состояние. Раковина запачкалась, но мне важно было стереть кровь с лица, по максимуму избавившись от явных признаков побоев, которые пришлось сегодня так не вовремя пережить. Зеркало. Всё не так страшно, лицо почти цело, только на лбу над правой бровью ссадина, да кожа бледная. Ничего, этого она не заметит в такой атмосфере, всё будет хорошо. Я стиснул зубы, терпя боль, сжал пальцами края раковины. Хотелось зареветь. Тяжёлое дыхание медленно превращалось во всхлипы, которые я упорно сдерживал, превращая в то ли шипение, то ли стоны. Поднимаю взгляд на своё отражение и понимаю, что ничего хорошего не будет. Казнь близка и я чувствовал это всем своим существом.

Отредактировано Christian Whaler (2012-04-24 16:57:16)

Мышцы в животе беспорядочно сокращались, лёгкие начали болеть из-за частого прерывистого дыхания, которое никак не получалось выровнять. Последний раз я огребал по полной ещё в школе, от старшеклассников, считавших меня фриком. В тот день, я вернулся домой весь в синяках и ссадинах, пришлось шифроваться от родителей, чтобы не дай бог, мама не узнала о случившемся. Она очень любила меня и старалась всячески оберегать от суровой реальности, но многие вещи были просто неподвластны её опеке, а упёртый характер не позволял ей с этим смириться. Поэтому я около недели старался не показываться ей на глаза, убегая в школу засветло, когда все ещё спят, а возвращаясь максимально незаметно. Еду просил приносить в комнату, ссылаясь на сильную загруженность в учёбе. Только папа знал о происшествии, и каждый вечер накладывал компрессы на самые повреждённые места моего тела, нашёптывая добрые убаюкивающие слова.
Но с тех пор всё изменилось. Я всю жизнь скрывал от родных людей свою боль, не позволял себе распускать нюни и, когда родители звонили узнать о моих успехах, сообщал им только хорошие вести, даже если их вообще не было. Я умел быть эгоистом, но когда дело касалось моих личных проблем, предпочитал оставлять всё внутри, чтобы не ранить близких. Иногда мне казалось, что я просто боюсь потерять хоть кого-нибудь из них, ведь люди способны бросать даже тогда, когда в них нуждаешься сильнее всего.
Сегодня, после случившегося, мне ничего так не хотелось, как уткнуться в чьё-нибудь плечо и выплеснуть из себя всё, что накопилось. Но я понимал, что этим человеком не должна быть ты. Мы слишком уверены, что знаем друг друга, как облупленных, чтобы так жестоко открывать глаза на правду. Но даже это не остановило меня, когда ты показалась на пороге ванной комнаты. Я хотел что-то сказать, но стал кашлять, задыхаясь жалостью к себе и физической болью. Ты очутилась в моих объятиях молниеносно, и было удивительно, что я смог удержать и тебя и себя, стоя на ногах почти уверенно.
- Милая, я в порядке, всё наладится, это пройдёт, - голос звучал так, словно кто-то вцепился мне в горло, перекрывая дыхательные пути.
Я прижал тебя так сильно, как только смог, запустил пальцы в волосы, закрыл глаза. Такого провала даже от меня не ждали. За прошедший месяц я только и думал, что о тебе, а когда узнал, что так скоро будет твой праздник, не мог заснуть, пытаясь придумать идеальный сценарий с идеальным подарком. И всего за один день, за несколько часов, всё, что задумывалось, полетело к чертям. Мне стало стыдно за то, что я посмел так испоганить твой день рождения. Сперва ожидание (я так до сих пор и не знаю который час, но ясно, что ты весь день ждала), потом испуг, теперь боль. Ты будешь самой сильной девочкой в моих глазах, если справишься с этим. Только не плачь, малышка. В моих руках твоё тело начало содрогаться и я не знал чем помочь тебе, как успокоить. В дверном проёме показалось несколько расплывчатых очертаний любопытных гостей. Я попытался улыбнуться им, но, наверное, лишь скривил не самую лицеприятную гримасу. Какая ирония, мне удалось вляпаться так сильно во время каникул, когда можно отлежаться дома и не пугать никого своим видом, но именно в день, когда ты собрала здесь столько народу, который будет перешёптываться, пока напрочь не забудет это потрясающие событие.
- Хватит распускать сопли, Роуз, лучше дай мне выпить, это поможет лучше всяких лекарств. А потом я, возможно, расскажу тебе любопытную историю, в которую я удосужился попасть именно в день твоего рождения. Но только сначала ты объяснишь, почему я не увидел тебя в центре веселья, когда вошёл в дом, - снова сорвался на стон из-за очередной вспышки боли. – Нужно сесть.

Отредактировано Christian Whaler (2012-04-26 00:50:19)

За считанные секунды случилось то, что очень сложно было воспринять, как адекватные действия. Лично я в своём полуобморочном состоянии вообще не понял что произошло. Сперва тёплые отчаянные объятия, в которые я так спешил, исчезли, словно и не бывало. Потом ты вдруг изменилась в лице, превратившись из светлого ангела-хранителя в мрачного беса-карателя. Я еле устоял на ногах, когда ты пулей вырвалась из моей хватки и скрылась за углом, смачно хлопнув соседней дверью. Мне было глубоко наплевать на то, что подумают собравшиеся в коридоре гости, раздражало, что они вообще лезут не в своё дело, но я сдержал себя от того, чтобы ляпнуть что-нибудь обозлённое. Нервные окончания заискрились. Всё навалилось как-то сразу, меня пронзила обида за себя любимого, но хватило терпения на попытку разобраться в случившемся. Покачнувшись, я двинулся с места, протянув вперёд руку, жестом прося всех разойтись. Перешёптывания смолкали, когда я проходил мимо тех или иных кучек сплетников, но за спиной возобновлялись с новой силой. Интересно, какого обитателям Голден Гейта было видеть преподавателя, обнимающегося со студенткой? Теперь за ним всегда будет следовать этот шёпот. Чёртовы дети! Достаточно малюсенькой искры для того, чтобы разжечь настоящий пожар.
Я бесцеремонно распахнул дверь в твою спальню. Слова, прозвучавшие так, словно их произносишь не ты, живой человек, а какой-то бездушный робот, наотмашь ударили по лицу. Рука ухватилась за комод, оказавшийся рядом. Взгляд тут же нащупал в полутьме стакан виски, который я тут же осушил. Ты стояла спиной, хотелось резко развернуть к себе и встряхнуть как следует. Приди в себя, засунь свою гордость куда подальше и не смей говорить мне «хватит»! Я не остановлюсь ни перед чем, слишком многое переступил в себе, чтобы быть с тобой. И далеко не ради того, чтобы ты теперь обижалась на вскользь брошенные слова, не желающие причинить тебе боль. Закрыл глаза, успокаивая дыхание, борясь с болью в голове. Дверь закрылась перед любопытными носами, всё ещё пытающимися влезть не в своё дело. Щелчок замочка словно оповестил о том, что бежать некуда. Ты у себя дома, но у меня в плену.
- Могу и не рассказывать. Дай хотя бы вату с перекисью.
Секунду назад в голове вскипал гнев, я думал, что выдам такую тираду, что ты меня видеть не захочешь, но потом ощутил полную пропажу сил, слабость и нежелание развивать ссору дальше. Апатия? Нет, я снова хотел тебя обнять, но понимал, что сейчас лучше вообще не подходить близко. От этого расстояния мой страх потерять тебя стократно усиливался, по спине пробежал холодок, такой безразличной ты хотела казаться. В груди всё сжалось от щемящего чувства.
- Моргана.. пожалуйста. Не делай этого. Я готов сделать всё что угодно, чтобы загладить свою вину. За испорченный праздник, за потраченные нервы, за причинённую боль. Скажи мне.
Происходящее казалось чем-то нереальным, я слышал, как неровно, прерывисто ты дышишь, отчётливо представлял себе твои мокрые щёки и покрасневшие глаза. Мне никогда не доводилось быть причиной разрыва отношений. Это всё потому, что мои самые долгие отношения в осознанном возрасте длились двое суток. Но это, конечно, не оправдание.
Я вдруг заметил три красных пятнышка на джинсах, шмыгнул и ощутил в горле металлический привкус. Чёрт, снова кровь. Пришлось откинуться на спину и запрокинуть голову. Из такого положения я видел тебя, стоящую у окна, вверх тормашками. Ты сложила руки на груди и периодически подрагивала. Я и не успел заметить, как прекрасно ты выглядишь в этот знаковый день. Хотелось сказать об этом, только вот голова болела всё сильнее, мешая сосредоточиться на чём-то определённом. Я, как рыба, открывал рот, чтобы сделать вдох, но не издавал ни звука. В глазах потемнело, не было нужды закрывать их, чтобы защитить себя от вспышки мигрени.
- Прошу тебя, останься. Я же люблю тебя..

Отредактировано Christian Whaler (2012-04-27 12:28:06)

Ты всегда была такой разной. Я чувствовал себя немощным стариком из-за того, что не успевал за сменой настроений, обстоятельств, уровня активности. Старался по максимуму соответствовать, чтобы тебе в один прекрасный день не стало со мной скучно, но иногда получалось так, что приходилось показывать свою усталость или непонимание. От этого становилось неприятно, возникало это противное ощущение, когда ты осознаёшь, что разочаровываешь близкого. А ты, будучи ребёнком, сникала всего на минуту, а потом заряжалась чем-то ещё и снова сияла ярче солнца, а я вновь снисходительно улыбался и догонял. Всегда догонял, но никогда не мог идти в ногу. Я привык к твоим переменам, зачастую был готов к любой ситуации, иногда даже предугадывал твои шаги, но сегодняшний день удивлял всё больше. Ты волнуешься, это видно по глазам, по действиям, но зачем-то прячешь свою заботу под толстенным слоем обид. Мне невдомек, зачем вообще люди прячут свои эмоции. Я помнил, как скрывал свою боль, но ведь это была боль, а не нежные чувства к кому-то. Неужели человеку бывает дороже отношений чувство собственной гордости? Это глупо. И бесперспективно.
Лёжа на кровати, я молил господа, чтобы ты смягчилась, чтобы в который раз твой настрой изменился так же резко, как делает это в обычный день. И ты поддалась, как по щелчку пальцев. Именно в тот момент, когда потемнело в глазах, я услышал звук твоих шагов, затем шорох выдвигаемого ящика, а потом моя рука вдруг почувствовала твою. Пальцы на мгновение сжались, пытаясь удержать, но твоей целью было не подержать меня за ручку, как маленького. Ты начала принимать меры, и я просиял где-то в душе, стало намного легче. Твои спокойные движения вызывали лёгкий ветерок, пропитанный твоим запахом, который я жадно вдыхал. Поддаваться твоим действиям оказалось легко, мне было слишком приятно от того, что ты ухаживаешь за мной.
- Почти не больно. Разве что самую малость..
Поднимаю ладони вверх по твоим бёдрам. Моя девочка. Никто из живущих на земле не смог бы всё время держать меня в тонусе, как ты, никому не подвластна способность быть кнутом и пряником одновременно. Ты с самого нашего знакомства незаметно укрощала меня, как строптивое животное, искала слабые стороны, но старалась их не задевать. А потом ты начала снова говорить и я в который раз за последние сутки отчаялся искать смысл. Измена? Что ты несёшь..
- Да я никогда.. – в глазах всё ещё было темно, но я уверен, что смотрю сейчас прямо в твои. Слова тонули в буре возмущения.
- Никого у меня нет! Кроме тебя мне никто не нужен, я давным-давно прервал все возможные контакты, ни одна женщина не способна занять твоё место!
Я подскочил от негодования, от страстного желания доказать тебе свою правоту. Во мне снова боролись двое – тот, что любит тебя всем сердцем и тот, что утопает в гневе. Схватил тебя за предплечья, заставил смотреть в глаза.. как же знакомо. Почти каждый наш с тобой разговор содержит в себе ту часть, когда мне приходится убеждать тебя в чём-то.
- Послушай. Все эти люди – недоброжелатели, и они будут наказаны по-своему. За свою жизнь я сделал много гадостей девушкам, которые, возможно, испытывали ко мне какие-то чувства, но всё это только потому, что я не находил тебя. Любой человек имеет право на ошибки, особенно когда благодаря ним он близится к своей цели. Я нашёл тебя. И будь уверена, никуда не денусь, пока ты сама этого не захочешь, - я стал немного задыхаться, отпустил тебя и сел обратно на кровать, когда комната в глазах закружилась в бешеном танце. – И даже если захочешь, тебе придётся очень постараться, чтобы избавиться от меня навсегда.
Перенервничал. Наверное, я крайне комично смотрюсь с ватой в носу при этом пытающийся что-то доказать.
- И я ненавижу имя Александра, - буркнул я напоследок, медленно растягивая губы в улыбке. Нелепость.
В доме царила поразительная тишина. Мне стало так стыдно, что я испортил праздник не только тебе, но и людям, не имеющим никакого отношения к нашим проблемам, что принял решение взять себя в руки.
- Сейчас я выйду из комнаты, включу музыку, попрошу всех продолжать веселиться, а ты спустишься вниз, как только найдёшь в себе силы, хорошо?
Я подошёл к тебе, крепко обнял и прижался губами к макушке. Никогда больше не хочу видеть тебя такой. Ради меня, сделай над собой усилие, забудь обо всём и позволь себе хоть немного веселья. Ведь я теперь рядом, а это было немало важно для сегодняшнего праздника. Как бы ни хотелось тебя отпускать, я заставил себя разжать объятия и тихо выйти из комнаты. Снаружи по-прежнему толпился весь народ, некоторые пытались пролезть ближе, чтобы слышать то, что происходит внутри. Я собрал в себе достаточно сил, чтобы выйти с широкой улыбкой на лице. Ни сказав ни слова, спустился вниз, вернул громкость музыке и, когда все потянулись вниз за напитками, вышел из дома.
Свежий воздух резко ударил в лицо и подействовал довольно странно – опьяняюще. Только сейчас, кажется, в мозг ударило выпитое количество виски. Стало ещё лучше. Доплёлся до машины, отвязал кучу шариков от бокового зеркала пыжика и по дороге обратно привязал к ним связку ключей от своего дома. Знаю, как давно ты хотела жить вместе. Лучшего случая предложить тебе это, я не мог придумать. Зайти в дом оказалось довольно трудно – такой объём шаров ни в какую не хотел пролезать в дверной проём. Ребята, танцевавшие поблизости, оказали неоценимую помощь, и вот, я стою в холле и смотрю на дверь в твою комнату, не переставая улыбаться. Всё наладится, вот увидишь.

Отредактировано Christian Whaler (2012-04-27 17:50:08)

Кто показал тебе звёзды утром?
Кто научил тебя видеть ночью?
Кто, если не я?
Я, я всегда буду за тобой,
Я, я всегда буду за тебя,
Нет, не отпущу.

Стоял там, как полный идиот, но, к счастью, не ощущал себя таковым. Я полагал, что дарю тебе счастье, но время подтолкнуло меня к сомнениям – а можешь ли ты вообще быть счастливой? Или собственноручно, как закоренелый мазохист, будешь рушить то, что я так трепетно охраняю? Наши отношения строились на протяжении нескольких лет как карточный домик. У меня пока хватает терпения, чтобы собирать его заново после бури, которой ты проносишься мимо, оставляя шрамы в своей и моей душе. Я почти физически ощущаю, как сквозит в ней теперь, когда там больше дыр, чем живых, уцелевших мест. Нет, жалеть о том, что у нас было и есть – не в моих правилах, я всегда слишком дорожил любыми отношениями, которые у меня возникали, не считая тех десятков женщин, которых я добивался только ради секса. То, что мы с тобой смогли пережить, то, через что я переступил, переспав с тобой в прошлом месяце, - это всё как перетянутый ошейник, душит, не разрешает двигаться в свободном направлении. Ты, сама того не зная, надела его на меня. Странно, не правда ли? Я всегда думал, что наши отношения будут приносить только радость, особенно когда они, наконец, окрепнут и превратятся в полноценные..
Я улыбался, не мог по-другому, хотя на душе скребли даже не кошки, пантеры. Их когти, как металлические крюки, впивались, разрывали, я захлёбывался литрами собственной крови, бьющей фонтаном отовсюду. Вот-вот она начнёт слабенькой струйкой вытекать изо рта, и постепенно превратится в водопад. Во мне навсегда останется ребёнок, который понимает, что отношения – штука сложная, но никогда не сможет это принять. Я часто ловил себя на мысли, что закрываю на всё глаза, лишь бы не остаться без тебя, одному. Если это случится, просто не смогу снова встать на ноги.
Легонько махнул рукой, когда ты появилась на верху лестницы. Гости притихли и музыка следом за ними. Плевать, боже мой, как же плевать на всё. Я терпеливо жду, пока ты спустишься, хотя безгранично хочется схватить тебя за живое и уволочь куда-нибудь далеко от всех этих пытливых любопытных глаз. Они ничего не знали и сейчас не понимают, но мне нет дела. Ты всё ближе. Физически. Но в моих глазах комната удлинилась вдвое. Я вижу тебя словно на расстоянии пятидесяти метров. Голова снова начинает гудеть, в ушах медленно нарастает звон, и я вдруг понимаю, что тело не слушается, совершенно. Хочу посмотреть на руку, сжимающую верёвки шаров. Всё видится, как в замедленной съёмке, очень медленно, слишком далеко. Вижу, что онемевшие пальцы, не слушаясь команд мозга, ослабляют хватку, и ленты медленно выскальзывают из ладони. Шарики с характерным глухим стуком ударяются о потолок. Я хочу посмотреть на тебя, но понимаю, что и голова перестала слушаться. Напрягаю все силы, ощущаю холодок, пробегающий вдоль позвоночника, покалывание в пальцах рук и ног. Вижу твоё лицо. Ты ангел? Обеспокоена, значит, я не один понимаю, что никакого «всё в порядке» не получается. Безумно медленно, как будто под каким-то заклинанием, поднимаю руку, касаюсь виска – кровь. Она не запеклась, а продолжает течь и мне становится безумно стыдно. Именно это ощущение, такое странное, неподобающее происходящему. Хочу сказать что-нибудь, но получается невнятный хрип.
Вдруг чувствую чьи-то руки, подхватившие, не давшие упасть. Твоё лицо смазывается, я вижу его словно сквозь запотевшее стекло. Мне безумно жарко, но тело трясётся, как будто заледеневшее. Прости. Я навлёк на нас беду. Этого не должно было случиться, будь я другим, ответственным человеком. Прости.

Кристиан более не контролировал ни одну мышцу в своём теле, на ногах его держала лишь поддержка двух подскочивших вовремя юношей. Мужчину уложили на диван. Он был бледен, как покойник, но издавал звуки сбившегося дыхания, что указывало на работу внутренних органов, пусть и не самую усердную. Ранка на виске, оставшаяся от удара, продолжала кровоточить, хотя прошло немало времени, и со всеми вспомогательными средствами, вроде перекиси, должна была уже немного затянуться. Дыхание его было горячим, словно внутри бушевал пожар, веки подрагивали, его сознание, отделившееся от тела, не хотело успокаиваться, он боролся изо всех сил.

Отредактировано Christian Whaler (2012-05-03 22:29:34)

This is not the end, this is not the beginning,
Just a voice like a riot rocking every remission.
But you listen to the tone in a violent rhythm,
Though the words sound steady
Something emptys within em

В параллельной реальности всё было по-другому. Кругом царил мир и покой, мозг полностью освободился от дурных мыслей, не накручивал себе плохих идей и не страдал самокопанием. Кристиан, можно сказать, отдыхал. Но так могло показаться только его подсознанию, потому что в то время, пока душа находилась в состоянии полной гармонии, тело боролось, то и дело вздрагивая и страдая жестокой лихорадкой. Видеть любимого человека в таком состоянии и не иметь возможности хоть чем-нибудь помочь, - один из самых кошмаров. В это мгновения испытываешь чудовищную боль, с которой не в состоянии справиться, становишься всё слабее, поддаёшься истерике. Тебя не остановить, да никто и не пытается, все понимают, как сильно ты хочешь помочь. Кто-то вызывает «скорую», взволнованным голосом спрашивая у тебя адрес, который напрочь вылетел из головы, в свете последних событий. Кристиан испортил тебе не только праздник. Теперь он испортит тебе и всю жизнь, если ты решишься остаться с ним. Ты кричишь на всех, не скупясь на ругательства.
Ему сейчас всё равно. Нужно успокоиться, прийти в себя, успокоить своё дыхание, войти в ритм. Просто дыши глубоко, ещё глубже, держи за руку, он это чувствует, но не стоит впадать в истерику, не нужно. Возьми себя в руки и сделать всё, что от тебя зависит, чтобы помочь. Когда приедет «скорая», в подробностях объясни всё, что тебе известно. Он пришёл уже в таком состоянии, а потом стало хуже, да? Врач всё выслушает, сделает пометки в блокноте, измерит пульс, сообщит, что сердце бьётся в почти нормальном ритме, значит, проблема кроется не в нём. Возможно, тебе известно что-то ещё о здоровье этого молодого человека, нет? Ну что ж, тогда его положат на носилки и заберут у тебя на то время, пока ты, кусая пальцы, впадёшь в состояние ступора. Потом тебя словно озарит, и ты бросишься следом, не желая оставлять его одного. Он будет благодарен тебе, вот увидишь, за всё, что ты ради него делаешь. Очнувшись, он посмотрит на тебя совсем с другой стороны, о которой даже не подозревал. Но и ты больше не взглянешь на него по-старому.
В больнице твоего оленёнка определят в неплохую палату, стоимость которой покрывает его страховка, подключат к аппаратам, поддерживающим жизнь, и начнут долго и упорно диагностировать. Всю ночь ты просидишь в кресле возле его кровати, а, когда под утро белый монитор над головой начнёт издавать пронзительный писк, ты вскочишь, как ошпаренная и в слезах понесёшься за врачом. Тебе скажут, что его сердце переживает сильнейшие энергетические всплески, оно как бы «перетруждается», пытаясь бороться с неизвестным недугом, хотя не имеет к нему никакого отношения. С таким рвением к выздоровлению, он скорее сведёт себя в могилу, чем, если пустит всё на самотёк. Ты ничего не поймёшь потому, что переживаешь сильнейший шок, самое главное сейчас, чтобы он открыл глаза и заговорил с тобой. Доктор этого пообещать не может.
Так проходит ещё несколько часов. Всё это время у Кристиана часто берут кровь на анализы. Раствор, что поставили в капельницу, медленно возвращает его коже человеческий, живой вид. Когда в окно начнут бить лучи солнца, ты откроешь глаза, и увидишь, что он смотрит на тебя из-под едва приоткрытых век. К тому времени в ногах к кровати будет прикреплена история болезни, где в анализе крови указано чрезмерно большое количество лейкоцитов.

- Привет, Вишенка, - хриплым голосом проговорил я, ощущая щиплющую боль в губах от того, что они пересохли и потрескались. – Я так ждал, когда снова смогу тебя увидеть.
Мерное пиканье над ухом меня не раздражает, но волнует. Я с трудом могу пошевелиться, потому что всё тело словно онемело. Медленно осматриваясь по сторонам, глаза возвращают способность видеть цвета. Смотрю на капельницу, монитор, на тебя. Больше всего на свете хочется прикоснуться к твоим волосам. Кажется, что не видел тебя целую вечность. В палате пахнет лекарствами и твоими духами.
- Пришлось всех прогнать, да? Прости меня..
Не могу сдержать дрожь в голосе. Я жалею обо всём так сильно, как никогда ни о чём не жалел. Не хочу знать, что со мной, не хочу даже думать об этом, только жажду выйти отсюда и пройтись по парку, может быть, искупаться в океане, вдохнуть свежий воздух полной грудью, покататься на велосипеде.. Все возникающие желания как-то странно напоминали «последнюю волю», но я быстро отбросил эту мысль. После таких потрясений всегда больше всего на свете хочется почувствовать себя живым, доказать это себе и всему миру.
Я живой, я дышу, мыслю и испытываю нормальные человеческие желания.
- Иди сюда, кроша, - попросил я шёпотом, немного двигаясь к противоположному краю кровати, освобождая тебе место.

Пожалуй, стоит начать с самого начала, да? В детстве я не был болезненным мальчиком, мама до сих пор вспоминает, как хорошо и спокойно ей жилось, пока я был младенцем – не приходилось ежемесячно посещать поликлиники, сдавать миллионы анализов, глотать таблетки пачками. Рос совершенно здоровый, без единого отклонения, ребёнок. Достигнув возраста семи-восьми лет, я стал болеть всевозможными заразами, вроде ветрянки, свинки и прочих недугов, которыми лучше переболеть в детстве. Мама была рада этому, как бы странно это ни звучало.
Повзрослев ещё, я решил, что никогда не буду приверженцем здорового образа жизни, и по сей день завидую людям, умеющим весело проводить свободные вечера не под воздействием алкоголя. Но этот стиль жизни я выбрал не просто так, без него был сам не свой. Первый раз попробовал сигареты в двенадцать, первую пачку купил лишь в шестнадцать и совсем не так горд этим сейчас, как был в самом начале. Тогда же, много лет назад, я посчитал, что та рубашка, в которой мне посчастливилось родиться, будет оберегать мой организм до конца жизни. Я не знал, что иногда с людьми случаются страшные вещи, которым трудно найти объяснение. Знаю, сейчас будет глупое лирическое отступление, но я считаю, что именно оно помогает мне держаться до сих пор. В двух сериях сериала «Клиника» речь идёт о жизни и смерти замечательной медсестры по имени Лаверн. В первой части она пытается всем доказать, что на всё воля божья, что на всё, даже самые страшные происшествия, есть своя причина. И ей это удаётся до определённого момента, когда в больницу привозят девочку, выжившую после автокатастрофы, но потерявшей в ней мать. Малышка осталась совсем одна и Лаверн задают вопрос – неужели, и на это есть причина? Во второй части медсестра сама попадает в аварию, после который не выживает - её мозг отказал спустя несколько суток, проведённых в палате больницы, где она проработала больше тридцати лет. Тогда-то и выясняется, что у девочки опухоль, она больна раком, и если бы не эта авария, врачи бы не узнали об этом вовремя, и малышку не удалось бы спасти. Таким образом, будучи уже на грани собственной смерти, Лаверн умудрилась доказать, что даже у этой истории была своя причина.
Так и я верю, что на всё есть причины.
Биография для всеобщего обозрения утаивает несколько фактов, о которых знают только родители. Когда мне стукнуло семнадцать, в моей жизни появилась девочка, которую я любил до беспамятства. Так вышло, что моя любовь была взаимной с самого начала, даже не пришлось ничего ей доказывать или гоняться, как за современными девушками, жаждущими внимания. Я просто подошёл к ней сказать о своих чувствах и увидел на её лице такое облегчение, словно гора свалилась с её хрупких плечиков. Она запрыгала от счастья, потом кинулась на шею, и с тех пор мы не расставались. В августе того же года произошло то, причину чему я до сих пор не могу найти. Мы, как обычно, гуляли по излюбленным улицам Лондона, ели мороженое, радовались жизни и ни о чём не подозревали. А потом её сбила машина. Насмерть, мгновенно. Она даже не успела ничего сказать, не смогла уже открыть глаз, когда я, бросив всё, что было в руках, побежал к ней и попытался поднять на руки. Я тогда ничего вокруг не видел из-за подкативших слёз. Она истекала кровью у меня на коленях, а я раскачивался взад-вперёд, издавая лишь приглушённый вой, словно убаюкивая свою девочку. Неделю, в течение которой была подготовка к похоронам, я весь был одной сплошной истерикой. Не мог спать, вырубаясь только, когда силы покидали окончательно, ничего не ел, орал на всех кругом, падал в обмороки, заливал подушку кровью, льющейся из носа водопадом. Все говорили, что это нормально и со временем пройдёт, но моим родителям было слишком больно видеть меня таким и, в конце концов, когда катастрофу не прекратилась и после похорон, вызвали скорую, в которую врачи втроём тащили меня силой. Во мне не было ни капли здравого смысла, хотя я полностью осознавал, что делаю потому, что именно это и хотел делать. Я обвинял высшие силы, ругался самыми некультурными словами, но это никак не помогало мне понять. За что её? За что такие мучения мне и молодым родителям, которые теперь будут страдать всю жизнь и вряд ли когда-нибудь смогут смириться?
В больнице всё происходило слишком быстро, я не успевал набраться сил после дозы успокоительного, как меня пичкали новыми медикаментами от неизвестных недугов. Брали много крови. Однажды ночью у меня случился припадок. От перенапряжения я стал задыхаться, пришлось делать трахеотомию и вставлять плевральную трубку, через которую воздух смог бы поступать в лёгкие, не зависимо от дыхательных путей.
Через неделю стационарного наблюдения, я потерял все эмоции. Перестал смотреть людям в глаза, кушал только ночью, когда никто не ходил мимо палаты, не разговаривал даже с мамой и, оставаясь наедине с собой, ни о чём не думал. Внутри меня была пустота, окутанная кромешным мраком, я не видел даже собственных рук, которые изредка подносил к лицу. Настал период полной апатии, который до сих пор иногда возвращается и каждый раз наотмашь бьёт по лицу – больно и неожиданно. Когда я снова смог нормально дышать и трубку вытащили, залепив пластырем разрез на шее, начались проблемы. Ранка всё время чесалась, я терпел молча, но вскоре почёсывание превратилось в постоянный зуд. Тогда-то и выяснилось, что кожа воспалилась, а порез и не думает заживать. Мало того, кровь не запеклась, а продолжала потихоньку трепетать.
Мне поставили лейкемию. Банальную, скучную, с унылой химиотерапией. Мне было семнадцать, а значит шансов на выживание больше, чем у миллионов детей, страдающих той же болезнью с самого раннего возраста. Больничная койка стала моим родным домом. Удивительно, но болезнь эта будто не решалась прогрессировать, напарываясь на мою ненависть ко всему миру. Она доходила до определённой стадии и отступала назад. Химиотерапия прошла успешно, и я даже не досидел весь курс до конца, не потеряв при этом ни единого волоска с головы. В бланке выписки стояла жирная зелёная печать с надписью «ремиссия». Три месяца спустя, я покинул границы больничной территории. Жизнь казалась совсем иной, я не узнавал привычную обстановку, словно за это время всё изменилось до неузнаваемости. В голове крутились какие-то неловкие мысли о том, как я вернусь в школу, как поступлю в университет и буду знакомиться с новыми людьми, не знающими о том, что со мной случилось. Врачи сказали, что иногда меня будут преследовать приступы боли в области груди, означающие, что мной организм продолжает бороться. Предупредили, что нельзя получать никаких травм, стараться беречь себя, как хрустального, и следить за синяками, произвольно возникающими на теле. Их появление означало, что болезнь снова по крупицам отбирает у меня здоровье. Было страшно, но это щемящее чувство ранило меня только, когда я надолго оставался один, или когда друзья, ни о чём не подозревающие, злились на меня, или когда я испытывал стресс. В эти минуты казалось, что я готов схватить нож и без повода перерезать всех, кто попадётся под руку. Психологи утверждали, что это нормальное состояние больного на ремиссии. Для меня же, всю жизнь прожившего в тишине и спокойствии, это было дико.
Я посмотрел на свою нынешнюю любимую девочку, которую невыносимо хотелось потрогать, обнять. Она стояла рядом, но была почему-то так далеко, как будто пропасть, что проектирует в иллюзиях моё больное зрение, вовсе не была иллюзорной.
- А, по-моему, это ты от меня убегаешь. Как мимолётность. Только почему-то врезаешься каждый раз в память, как будто ножом в масло.
Попытался сесть, но тело затекло, лёжа в одном положении, и с трудом слушалось. Больно не было, по крайней мере, до тех пор, пока я не начал осознавать что происходит. Давняя история из детства не была забыта, но со временем отошла на задний план, перекрытая надеждой на то, что я здоров и всё будет хорошо. Но теперь, после смачного удара кулаком, я снова лежу в койке и всё здесь знакомо до боли, особенно этот размеренный писк. Первое, что пришло в голову – это не дать Моргане быть рядом. Я всегда отталкивал людей, который подходили слишком близко к раскрытию моей тайны, не позволяя им страдать вместе со мной. Эта традиция нарушилась только родителями, от которых невозможно ничего утаить. Они поддерживали меня во всём, им просто деваться было некуда, а люди, которые привязаны ко мне каким-то чувством, вроде симпатии, дружбы или даже любви – не вечны. Они, как и все со временем устанут заботиться, не спать ночами, возить в клинику. И когда мне больше всего нужна будет их любовь, я пойму, что они не могут ею поделиться, потому что от неё уже ничего не осталось. Время и боль стёрли все чувства, даже самые крепкие. И это мысли не отчаявшегося человека, а того, кто потерял за свою жизнь множество тех, кто клялся быть рядом до гробовой доски. Видимо, они полагали, что я отброшу коньки намного раньше, чем им надоест моё обременительное присутствие.
- Не первое. Я уже и забыл, как это бывает.
- Ты же будешь бороться? За нас, за меня?
Я хотел было сказать что-нибудь, вроде, конечно, любимая, я буду бороться. Но почему-то сильного рвения к этому не возникло.
- Если ты подаришь мне уверенность в том, что есть смысл бороться «за нас», я сделаю всё, что потребуется ради этого. Но если ты хоть на долю секунды сомневаешься в этом, то прошу, уходи прямо сейчас. Я справлюсь один. Уже справлялся. И не надо чувствовать вину. Быть со мной из-за неё – самое подлое, что ты можешь сейчас сделать.
У меня кончились силы говорить в тот момент, когда ты задала свой последний вопрос. Извини, моё море, но я больше не могу справляться с твоим непостоянством.