Golden Gate |
|
||||||||
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Golden Gate » Архив игровых тем » Она, плавает в формалине...
1. Название воспоминания/события
Она, плавает в формалине...
2. Действующие лица
Лин Мэй и Цезарь
3. Дата/примерная дата и время
пару лет назад
4. Краткое описание.
Кладбище, В этом слове уже весь смысл...
Демоны ищут тепла и участья
Придаюсь огню, разрываюсь на части
Отредактировано Lin Mei Kim (2012-02-11 22:57:43)
- Это... Лин кончиками пальцев провела по поверхности зеркала и отняла руку прижимая сжатый кулачок к груди.
- Это лицо... Ты уже ушел! Это не твоё лицо! громко, наверное все проснуться от её крика. Лин закрыла лицо ладонями заливаясь слезами упав на колени.
- Твою мать!!! Уйди же уже!!! не своим голосом, неестественно выгибая спину назад, кричала Лин. Её будто рвало на части изнутри. Будто внутри миллиарды червей готовы разорвать кожу и сквозь мышцы и кости прогрызать себе путь к свободе. Она глубоко вздохнула и согнулась обнимая себя за живот с силой сжимая кожу на худых боках.
Она тяжело дышала сквозь сдавленные рыдания. Она боялась поднять голову что бы посмотреть на своё отражение в зеркале. Она боялась начать слушать, ведь даже из крана вместо шума воды звучал его смех. Она умерла.
Умерла год назад. И теперь, уже год она не отражалась в зеркалах, уже год она не набирала полную ванну предпочитая душ и уже год она не была в Америке.
Ну, что же изменилось сегодня? Сегодня тот самый день. День её смерти. День когда разбилась душа, день когда вместо её отражения навсегда осталось его, день когда шум воды превратился в его смех.
Ровно год назад человека которого она любила, человека которого она боготворила не стало. Он повесился в ванной дома своих родителей в Америке. Это путешествие... Гневные отклики о его творчестве и его жизни не покидали его даже здесь и он не выдержал. Сломался и повесился в этой самой ванной. Похоронили его в Америке, потому, что так хотел он сам. Он так хотел жить в этой стране и раз захотел здесь умереть, то не стоит противиться его воле.
С того дня, как она нашла его и впервые увидела мертвого человека, прошел ровно год. Даже мертвецом он был прекрасен. Черт возьми, он даже трупаком оставалась великолепным настолько насколько это вообще возможно. Она готова поклясться его лицо ещё было теплы. Лицо.. его лицо теперь в каждом зеркале заменяет её отражение. Всегда вместо шума воды в этой ванной она слышит его смех. Он отражается от кафельных стен и собираясь в центре он кувалдой опускался на затылок, отскакивая дикой но такой приятной болью.
Но, всё это только утром, а теперь? А теперь она гладила пальцами не стекло, а гранитную плиту у его головы. Лин закусила губу пытаясь не задохнуться от горя и печали которая сейчас кипела внутри неё. Ноготками она несколько раз царапнула самую верхушку надгробия.
Какого черта ты... начала было девушка, но осеклась и опустила голову пряча глаза под густой челкой. Будто раз и вынули батарейки. Плакать не хотелось. Сжала руку в кулачок... С силой ударила плиту. Больно. Ещё раз. И ещё. И ещё. Молча и неподвижно, она просто стояла и колотила надгробие. После седьмого удара на костяшках выступила кровь, наверное это будет продолжаться бесконечно.
Если вы - певец, что вы делаете при каждом удобном случае? Вы мурлычете под нос незатейливый мотив или что-то тому подобное. Что вы делаете, если вы - прирожденный танцор, научившийся плясать раньше, чем говорить? Каждый ваш шаг - это отточенное па, это движение на "раз-два-три", в ритме, со стилем, с грацией и пластикой. Если вы актер - вы с таким же постоянством и увлеченностью играете на публику и примеряете на себя маски. Если же вы - режиссёр... Режиссер по призванию, не по образованию. Если вы столь же поглощены своим жизненным кредо, как каждый из вышеописанных и Цезарь в частности...Словом, не уверен, делаете ли нечто подобное вы, но Эйвери имел обыкновение заниматься кое-чем малопонятным для других, непосвященных лиц. Помимо небольших манипуляций и импровизированных представлений, которые имел обыкновение устраивать молодой человек, было еще нечто, увлекашее его не меньше - ловить эмоции. Настоящие, искренние, самые неподдельные и сильные, какие только можно себе представить. Тогда, когда они наиболее явны, в секунды самого мощного их проявления. Порой Эйвери чувствовал себя почти что демоном из японских мультяшек, который высасывает душу из живого существа - так Цезарь высасывал по капле чувства, записывал их в своей памяти, чтобы потом, когда перед ним будет лицедействовать актер, он мог либо категорично топнуть ногой - "Не верю!", либо пережить всё вместе с исполнителем роли, похлопать его по плечу и сказать "Восхитительно!".
Сегодня он был на кладбище. Он бывал здесь не раз, и не два, и, к счастью, не по причине личной утраты. Здесь, как нигде в другом месте, можно было увидеть человеческую боль. Чувство, которое являлось едва ли не самым сложным для актера - просто даже потому, что ту же любовь все переживают относительно одинаково, влюбленность - и подавно, а боль - по-разному. И Эйвери видел уже достаточно много личин боли, но искал ещё и ещё. Публика любит трагедии, драмы, слёзы и переживания (словно им мало этого в жизни!). Поэтому ему важно было иметь в арсенале достаточно обширное представление о том, что он будет ожидать от актерской труппы в своем подчинении. (и плевать, что об этом говорить было еще слишком рано!)
Сегодня это была молодая девушка. Её боль была красива, если можно так сказать. Вообще, по сути, любая боль уродлива - но это если вдаваться в философию и психологию. С точки зрения простого зрителя, которому хочется развлечь себя созерцанием чужих эмоций, это было красиво и баста. Без слёз. Казалось бы, всё там - внутри, за неевропейским разрезом глаз, спрятано и зарыто, но каждый её удар по плите - это был маленький взрыв неподдельных эмоций, сквозь который и сочилось все то невысказанное. Это было её гримассой. Запомнить. Запечатлеть.
Эйвери и сам не заметил, как оказался совсем неподалеку, у какой-то плиты, кем-то оплаканной, - завороженно смотрел на девушку, на сбитые костяшки её пальцев.
- Больно? - зачем-то спросил он. Тупее вопроса и придумать нельзя было. Да нет блин, садомазохизм форева, сидит себе девочка и придуривается, чего уж там... - мораль и человечность изобразили красочный "фейспалм". Эйвери продолжал невозмутимо пялиться, разве что напустил на себя толику отрешенности - так, на всякий случай. Чтобы хоть немного походить не на праздного ротозея, а на скорбящего где-то там, глубоко внутри.
Больно. - эхом отозвалась Лин Мэй на вопрос поступивший из ниоткуда. Быть такого не может. У звуков всегда есть источник. Что-то их издает. Слова? Кто-то их говорит. И если это не очередная галлюцинация значит надо поднять глаза и посмотреть кто это решил вторгнуться в её личное пространство.
Лин скривилась смотря на собственную руку, а после с заинтересованным выражением понюхала ранку и облизнулась. Такой неприятный сухой запах. Отвратительно.
А тебе больно? доставая из небольшой дорожной сумки кипельно белый платок и обмотала его вокруг руки.
"У меня сейчас нет никакого желания общаться с поклонниками..." удрученно подумала Лин Мэй наконец соизволив поднять глаза на того, кто сейчас ждал от неё какой-то реакции.
Глупо задавать такие вопросы в таком месте, не находишь? Лин говорила с таким забавным акцентом, что ей самой едва хватило сил, что бы горько и истерично не рассмеяться. Но негоже смеяться стоя у могилы того, кого любила и боготворила, даже если ты счастлив и у тебя самый великолепный период в жизни нельзя улыбаться, иначе люди тебя не поймут и осудят. А людское осуждение очень страшная вещь, доказательство этому сейчас было закопано в земле и звали его Ли Ми Хо.
Лин Мэй смерила глазами юношу, что посмел заговорить с той, которую в такие моменты обходили стороной даже самые близкие люди. Она смотрела на него с неким вызовом будто говоря "не подходи, зашибу", но уже через секунду выражение её лица сменилось на приторно печальное. Всё таки, какое ей дело до тех кто ошивается рядом, печаль которая копилась в её душе целый год должна выйти и если для этого придется плакать у кого-то на глазах, она сделает и это.
Одетая в простые синие джинсы и белую блузку, Лин Мэй присела на корточки и достала из сумки зеленое яблоко.
Яблоки. Она их терпеть не могла, но теперь от неё пахло только сладкими печеными яблоками или свежестью зеленых. Она ненавидела этот запах, но он очень нравился ему. Девушка на секунду замерла, а потом внезапно поднялась и бросила яблоко молодому человеку, что спросил о боли.
Задав свой нелепый вопрос, Эйвери даже на секунду представил себе картину, как будто ему перебили все кости, и жгли на костре. И такой садистский вопрос со стороны - "больно?". Пожалуй, он ответил бы явно не так сдержанно и просто, как это сделала девушка. И хотя, возможнО, глупо сравнивать физическую боль с той, другой, внутренней, все же реакция, пожалуй, была бы ровно такой же. Когда она задала ответный вопрос, Эйвери даже растерялся, что ответить. Сказать "Нет"? Тогда его первоначальный вопрос покажется еще циничнее, еще неуместнее. Сказать "Да" - соврать. Чаши весов незримо поколыхалисЬ, перевешивая то в одну, то в другую сторону. Оба варианта в конечном результате были несколько...аморальны. ХОтя, о чем мы говорим? Человек, пришедший на кладбище, чтобы понаблюдать за страданиями других - это само по себе неприглядно и не внушает симпатии. Словом, рассудив, что любой из его ответов - не ахти, Цезарь выбрал тот вариант, который дал бы ему возможность продолжить беседу. Он молча кивнул, а девушка, между тем, сама проявила инициативу и выразила вполне логичную и закономерную мысль.
- Нет, не глупо, - пожал плечами Цезарь, вынимая руки из карманов, словно он интуитивно ощущал, что очень скоро конечности ему пригодятся. И пригодились таки, когда девушка, довольно неожиданно передала ему "пас". Эйвери ловко поймал яблоко - когда-то, на каком-то толи тренинге, толи уроке психологии, их учили взаимодействовать с партнерами подобным способом - в его памяти смутно что-то копошилось, но точно вспомнить, в чем заключалась сама суть этой тренировки, блондин не мог и не хотел - мысли его сейчас были заняты чем-то более интересным. Он покрутил яблоко в ладонях, подкинул его пару раз в воздух и продолжил: - Сюда ходят не только те, кому больно. Бывают те, кто делает это из чувства долга, по привычке, просто потому, что так надо...бывают и более циничные вариации причин, поверьте! - о да, Эйвери съел на этом собаку, он ведь бывал здесь неоднократно - благо, учет посещений здесь никто не вел, потому что такое усердие могло бы показаться как минимум подозрительным. И за эти частые визиты он насмотрелся всякого на лицах людей - начиная от явного, нескрываемого равнодушия, и заканчивая даже ненавистью. Широкий диапазон людских чувств. УДивительное место - кладбище, что ни говори!
Лучше пусть это будет философия, сколь угодно глубокие дебри морали и прочего, что значительно усложняет жизнь, но не улучшает общего положения вещей - но только никаких личных вопросов. Пусть она не догадается спросить, зачем ОН здесь. Потому что, одно дело бессловесно соврать кивком, другое - сочинять правдоподобную историю.
Лин улыбнулась наблюдая за тем как блондин ловко поймал яблоко. Она принесла его на эту самую могилу, но почему-то отдала его незнакомцу. Девушка отвернулась снова переводя взгляд на могильную плиту.
Всё равно... тихо выдохнула Мэй смахнув с надгробия так некстати упавший с дерева листик.
- Мне не везет на людей по жизни, но я всё же спрошу, вы же здесь не из-за привычки да? Ну в смысле... Лин махнула рукой Черт, я хотела спросить вы здесь не потому, что...
"Как это сформулировать по английски? Черт" Лин задумалась, а после выдала самую нетактичную и глупую фразу в своей жизни.
- У тебя кто-то умер и ты пришел оплакать его? она несколько раз моргнула ожидая честного и развернутого ответа совсем не задумываясь о том, что невежливо спрашивать о таких вещах у человека на кладбище. При этом она таким невинным взглядом смотрела на молодого человека будто спросила у него какое мороженое он любит мятное или фисташковое?
Меня зовут Лин Мэй, я прилетела сюда специально из Кореи, что бы посетить кладбище. Лин откинула за спину волосы и протянула парню руку, но не для того, чтобы поздороваться, а для того что бы забрать свое яблоко.
Интересно он поймет в какую игру она хочет с ним поиграть? В такие игры обычно играют с мячом. Его перебрасывают тому от кого ждут ответа.
Взялся за гуж, не говори, что не дюж... Пришёл на кладбище, тронул ни в чем не повинную молодую особу, вторгся в её переживания, задел за живое и что? Хотел вот так просто отсалютовать и унести свое не обремененное моралью туловище по делам будничным? За всё надо платить. За что-то мы платим деньгами, за что-то - эмоциями. В данном случае, Эйвери пришлось сполна платить за полученный бесценный опыт (а он его, несомненно, каждый раз приобретал, впитывая в себя все возможные вариации "болей") крайне сконфуженным и смущенным состоянием. Это было так паршиво - оказаться в такой ситуации, которую даже дурацкой обозвать было сложно.
"Да, у меня умерла совесть, и я пришел постебаться над этим" - мысленно ответил Цезарь, вслух же пока что сподобился лишь на многозначительный вздох. Что ж, по крайней мере, одно слово из сказанных им было правдиво - вздох, если его можно вообще назвать словом...
Протянутая рука и прозвучавшее имя девушки обрезало всякие пути к отступлению.
"А я Цезарь Эйвери, я припёрся сюда специально, чтобы посмотреть, как другие плачут" - услужливо подсказал мозг - твердо, сухо, правдиво, но... тааак некстати! Рассеянно формулируя в голове слова так, чтобы они хотя бы частично не были ложью, Эйвери машинально протянул руку девушке, но буквально на пол-пути опомнился, догадавшись, что именно от него ожидается. Он слегка склонил голову, сузил глаза, словно их слепило солнце и, распрощавшись с остатками, с жалкими отребьями и отголосками морали, процедил:
- Очень приятно, Лин Мэй. Я - Цезарь Эйвери. Я прилете...приех...-потер указательным пальцем висок, словно "подстраивая" нужную волну. - пришел сюда, чтобы... - лгать несложно. Но когда лжешь о вещах, о которых даже подумать страшно, всегда преследует какое-то стремное ощущение, что твои слова могут каким-то мистическим образом материализоваться. - Мой младший брат погиб. Плакать я уже не плачу, но не могу избавиться от привычки говорить с ним иногда. А здесь мне кажется, что он меня слышит, - наконец расставшись с чужим яблоком, Цезарь вроде бы даже подавил в себе остатки того, что причиняло ему внутренний дискомфорт и уже с большей легкостью продолжил. - Хотя я знаю, что это не так... Его просто уже нет, ни здесь, - неопределенный взмах рукой на первую попавшуюся могильную плиту, - ни там, - "пальцем в небо".
"Вот так-то. Давай лучше подискутируем на тему загробной жизни, в которую я не верю и съедем наконец с темы об умерших" - мысленно умолял Эйвери, держа кулаки, чтобы материализовалась именно эта мысль, а не все то, что он только что так опрометчиво нагородил.
И никаких вам "соболезную" или "мне очень жаль". К чему всё это?
Она тебя не звала. Она тебя не просила подходить. Она и не будет тебе сочувствовать, потому что, как и тебе ей глубоко наплевать на, то кто у тебя умер. Но правила приличия не позволяют просто ничего не сказать.
Лиса улыбнулась краешком губ, сетуя на то, что теперь придется уже доиграть эту роль раз сама поддержала разговор. Она улыбалась собственной глупости и неразборчивости.
- Сочувствую. - выдохнула девушка поворачиваясь к Эйвери спиной и обходя могилу. Лицом она ловила ветер, который сметал с её души всю горечь и боль. Как прах который развеяли по ветру. Прах попавший на лицо, который приносит успокоение и лёгкие прикосновения уже потерянного человека. Так и ветер, который гулял недавно возле болота, а теперь кружил на кладбище вокруг неё, растрепав её длинные волосы и похоронив в них своё присутствие.
Девушка ещё раз хмыкнула и водрузила то самое яблоко на вершину надгробия. Нервно хихикнула. Сейчас, за несколько мгновений она пережила огромное количество эмоций. Внутри своей маленькой головы и тщательно выстроенного мира. Она умерла, ожила, научилась дышать и снова противилась умереть.
- Ми Хо. Я между прочим тебе это принесла. присаживаясь рядом с надгробием выдала Лин Мэй. И сама не ожидала, что сейчас начнет с ним разговаривать, как с настоящим человеком.
- Этот человек говорит, что у него умер брат. Передай пожалуйста ему, что его брат очень его любит и скучает, лады? - она улыбнулась. И наплевать, что кто сейчас рядом стоит и смотрит на это безумие. Это её мир, её таинство. Лин Мэй перевела глаза на Цезаря и оценивающе с ног до головы смерила взглядом. она пыталась уловить в нём что-тол, что он тщательно пытался от неё скрыть. Она это чувствовала почти интуитивно или... Или это всего навсего воображение?
Интересно, а тот, кто придумал слово "сочувствую" сам когда-нибудь пытался осуществить это действие? "Чувствовать вместе с кем-то"... Вероятно, если изначально оно употреблялось по отношению к тому человеку, с кем у вас общее горе - то все логично. Но, видимо, со временем первоначальная узкая направленность затерлась и оно приобрело куда более широкий смысл, несущий в себе уже меньше глубины. Эйвери думал обо всем этом в считанные секунды - промежутки между формальным "сочувствую" Лин Мей и её очередным обращением уже не к нему, а... в пустоту? Совершенно ясно, что ни он, ни Лин Мей не способны были сочувствовать друг другу - и не от природной толстокожести и, скажем, эгоизма. Так что Цезарь молчаливо принял дань формальности.
Он не сразу сообразил, что обращается Лин Мей к надгробной плите. И не ему, - человеку, лгущему о гибели брата, было судить о том, насколько это глупо - говорить с человеком, которого уже нигде нет - ни здесь, ни под землей, ни на небе, ни в каком-либо другом месте. Каждый имеет право выстраивать сколь угодно красочные иллюзии, если от этого становится легче. Каждый спасает себя сам.
Эйвери на какой-то момент стало невыносимо непосебе - так, будто от него сейчас тоже ожидалось, что он положит руку на гладкую поверхность могильного камня и скажет что-нибудь до невозможности трогательное, имеющее смысл только для него и якобы безвременно почившего брата... А еще, Эйвери было до ужаса любопытно вот что: намеренно или нет, была ли то осознанная фраза, или же шутки подсознания, которое подчас замечает куда больше, чем мы сами, но Лин Мэй в своем обращении не преподнесла, как факт, смерть Эйвери-младшего, но ограничилась словами "этот человек говорит так" - будто она сама не была вполне уверена в достоверности информации...
Все происходило так тихо, чинно, почти сонливо - а впрочем, кто ожидает шума и драйва от кладбища? Но у Эйвери на какой-то момент появилось ощущение, будто это - лишь эффектно выдержанная провидением пауза, которая, как правило, есть подготавливающим этапом для чего-то более значительного. Ощущение того, что сейчас что-то должно произойти вызывало острое желание коротко попрощаться и унести себя восвояси - кажется, это было бы даже логично, ведь Лин Мей будто бы завершила диалог с новым знакомым и явственно засвидетельствовала желание продолжать разговор с неким Ми Хо - возможно, ей просто не доставало бестактности, чтобы прямо намекнуть Цезарю на нежелательность его присутствия. И Цезарь решил, что это разумно - он даже уже разомкнул плотно сжатые до этого губы, чтобы выплюнуть из себя неловкое "Ну, я пойду. Береги себя, чао.", когда вдруг сзади, вслед за торопливыми шаркающими шагами, он (Лин Мей наверняка тоже) услышал непозволительно бойкое и жизнерадостное:
- Хей, братан, ты еще долго? Я уже успел позавтракать вон в той мрачной кафешке, а ты все исследования свои проводишь.
Эйвери потом обязательно спросит у него - долго ли Лукас думал над тем, что сказать? А если нет, то каким, черт возьми, образом, вышло так, что в одной фразе вместилось ВСЕ, чего НЕ СТОИЛО говорить? Но, видимо, за это все стоило от всей души отблагодарить Его Величество Случай, обладающий подчас малопонятным чувством юмора...
Вы здесь » Golden Gate » Архив игровых тем » Она, плавает в формалине...
